ты и твой птенчик помогли мне выбраться на дневной свет и к конюшням этого благословенного королевства. Идем, мы устроим все так, чтобы вы могли помочь мне с наименьшей опасностью для себя.
Он быстро шагнул к ним – бесшумно, несмотря на свои размеры, – и его взгляд заинтересованно вернулся к Кевиссе, когда он заметил, что она не дитя, а женщина.
Кевисса почувствовала это и, хотя ее сердце трепетало, храбро заговорила:
– Не смей насиловать меня! У меня под сердцем ребенок от человека, который умер!
Улыбка Фафхрда слегка скисла. Возможно, сказал он себе, ему стоит чувствовать себя польщенным, что девушки начинают думать о насилии, как только их взгляд падает на него; и все же он испытывал легкое раздражение. Они что, не считали его способным цивилизованно соблазнить женщину только потому, что он носил меха и не был карликом? Ну что ж, они быстро понимали свою ошибку. Но каким отталкивающим способом она пыталась запугать его!
В это время толстый как бочка дедуля, который, как дошло теперь до Фафхрда, вряд ли был приспособлен, чтобы быть таковым (и отцом тоже), жеманно-боязливо сказал:
– Она говорит истинную правду, о капитан. Но я буду как нельзя более рад помочь тебе в чем бы…
В коридоре послышались торопливые шаги и резкий скрежет стали о камень. Фафхрд повернулся, как тигр. В комнату, толкаясь, лезли два стражника в темных кольчугах, которые носила охрана Хасьярла. Только что вытащенная шпага одного из них царапнула косяк двери, издав тот самый скрежет. Позади них был еще один стражник, который теперь резко воскликнул:
– Хватайте этого северного перебежчика! Убейте его, если он начнет сопротивляться. Я займусь наложницей старого Квармаля.
Двое стражников хотели было подбежать к Фафхрду, но он, еще больше напоминая тигра, сам прыгнул на них в два раза быстрее. Выхваченный из ножен Серый Прутик взметнулся вбок и вверх, отбивая шпагу первого стражника, в то время как на подъем его ступни со всего размаха опустилась нога Фафхрда. Потом рукоять Серого Прутика наотмашь ударила стражника в челюсть, и тот качнулся назад, на своего напарника. В это время топор Фафхрда оказался в его левой руке, и северянин с близкого расстояния рубанул им по черепам врагов, потом оттолкнул их падающие тела плечом, отвел назад топор и швырнул его в третьего стражника, который как раз повернулся посмотреть, что случилось. Топор вонзился ему в лоб между глаз, и стражник упал мертвым.
Но вдалеке слышались бегущие шаги четвертого, а возможно, и пятого стражника. Фафхрд с ревом прыгнул к двери, остановился, топнув ногой, и так же быстро вернулся обратно, тыча окровавленным пальцем в Кевиссу, которая, съежившись, прижималась к массивной туше побледневшего Бриллы.
– Девушка старого Квармаля? Ребенок от него? – выпалил он и, когда она торопливо кивнула, с трудом проглатывая слюну, продолжал: – Тогда ты идешь со мной. Сейчас же! Кастрат тоже.
Он спрятал Серый Прутик в ножны, вырвал топор из черепа сержанта, схватил Кевиссу за руку над локтем и с диковатым рычанием шагнул к двери, делая головой знак Брилле следовать за ним.
Кевисса закричала:
– О, пощади, господин! Из-за тебя я потеряю ребенка.
Брилла повиновался знаку Фафхрда, однако защебетал при этом:
– Добрый капитан, мы не принесем тебе никакой пользы, только будем обременять тебя при…
Фафхрд внезапно обернулся снова и бросил ему несколько торопливых слов, для убедительности потрясая окровавленным топором:
– Если ты думаешь, что я не понимаю ценность даже не рожденного претендента на престол как объекта для выкупа или заложника, то в твоем черепе так же мало мозгов, как в твоих чреслах – семени. Что же касается тебя, девочка, – сурово добавил он, обращаясь к Кевиссе, – то, если под твоими зелеными кудряшками есть еще что-нибудь, кроме бараньего блеяния, ты сообразишь, что с чужестранцем ты будешь в большей безопасности, чем с головорезами Хасьярла, и что лучше пусть у тебя будет выкидыш, чем твой ребенок попадет к ним в руки. Пошли, я понесу тебя. – Он подхватил девушку на руки. – Следуй за мной, евнух, и, если ты любишь жизнь, шевели своими толстыми бедрами.
И Фафхрд зашагал по коридору.
Брилла тяжеловесно трусил сзади и благоразумно делал глубокие судорожные вдохи в предвидении грядущих усилий. Кевисса обвила руками шею Фафхрда и глядела на него снизу вверх с восхищением знатока. Сам он теперь дал выход двум замечаниям, которые, очевидно, приберегал для свободной минутки.
Первое, горько-саркастическое: «…если он будет сопротивляться!»
Второе, со злобой, направленной против себя самого: «Эти чертовы вентиляторы, должно быть, оглушили меня, потому что я не слышал их приближения!»
Сделав сорок гигантских шагов, Фафхрд прошел мимо ведущего наверх пандуса и свернул в более узкий и темный коридор.
За его спиной Брилла тихо и торопливо проговорил задыхающимся голосом:
– Этот пандус ведет в конюшню. Куда мы идем, мой капитан?
– Вниз! – не замедляя шага, резко ответил Фафхрд. – Не паникуй, у меня есть тайник, где можно спрятать вас обоих – и еще подружку для этой маленькой зеленовласой Мамы Принца. – Потом он проворчал, обращаясь к Кевиссе: – Ты не единственная девушка в Квармалле, которую надо спасать, и даже не самая любимая.
* * *
Мышелов, напрягая всю свою волю, опустился на колени и оглядел смердящую кучу, которая некогда была принцем Гваэем. Вонь была ужасающе сильной, несмотря на разбрызганные Мышеловом духи и на фимиам, которым он окуривал помещение меньше часа назад. Мышелов прикрыл всю омерзительность Гваэя шелковыми простынями и меховыми одеждами, оставив только его разъеденное чумой лицо. Единственной чертой этого лица, избежавшей явного окончательного разрушения, был узкий красивый нос, с конца которого медленно, капля за каплей, стекала прозрачная жидкость, – это было похоже на звук, издаваемый водяными часами. А откуда-то из-под носа исходили непрерывные тихие омерзительные звуки, которые напоминали отрыжку и были единственным знаком, с достаточной достоверностью указывающим на то, что Гваэй еще не умер. В течение некоторого времени Гваэй издавал слабые натужные стоны, похожие на шепот немого, но теперь и они прекратились.
Мышелов подумал, что, по правде говоря, очень трудно служить хозяину, который не может ни говорить, ни писать, ни жестикулировать, – особенно во время борьбы с врагами, теперь переставшими казаться тупыми и достойными презрения. По всем расчетам, Гваэю уже несколько часов следовало быть мертвым. Вероятно, только его стальная воля волшебника и всепоглощающая ненависть к Хасьярлу удерживали его душу от бегства из того страдающего ужаса, в котором она ютилась.
Мышелов поднялся и, вопросительно пожав плечами, повернулся к Ививис, которая в эту минуту сидела у длинного стола, подшивая
