Телима — девушка умная и гордая — понимала значение этих мер предосторожности и позволила мне связать себя без лишних вопросов и возражений.
Но сам я чувствовал себя отвратительно.
Я, Тэрл Кэбот, ненавидел себя за то, что не испытываю больше доверия или элементарного уважения к людям. Все, что я сделал за сегодняшний день, я сделал только ради ребенка — единственного существа, проявившего ко мне хоть какую-то доброту, единственного, достойного жить на этом свете и убитого теми, кто жить на нем недостоин. Я сделал это не потому, что слишком высоко ценил свою собственную личность. Наоборот, я слишком хорошо знал себе цену и не заблуждался на этот счет. Я — тот, кто предпочел позорное рабство почетной смерти. Я трус. Трус, предавший все, что мне было дорого, поправший все моральные устои. Я испытал унижения и презрение, выбранные для себя мной самим. Я не мог больше смотреть себе в лицо, я вообще не хотел себя видеть тем, кто я есть на самом деле. До сих пор я был мальчишкой и пребывал в заблуждении на свой счет; теперь же, внезапно повзрослев за эти несколько дней, я смог наконец посмотреть на себя трезвым взглядом, и то, что я увидел, ошеломило меня. Я обнаружил в глубине себя задатки труса и предателя, способность всепрощения по отношению к самому себе, эгоизм и жестокость. Я недостоин больше носить красное одеяние воина, недостоин служить Домашнему Камню своего города, Ко-ро-ба, — нe достоин ничего. Я — отверженный. Я — одиночка.
Это была последняя мысль, с которой я погрузился среди разносящихся в ночи стонов, криков и бряцания оружия в избавляющие меня от мучительных раздумий, благостные объятия сна.
Я проснулся, дрожа от сырой утренней прохлады, слыша, как легкий ветерок перебирает слабо шуршащие стебли тростника и осоки у самого борта качающейся на воде лодки. Откуда-то издалека донеслось глухое недовольное рычание выходящего на охоту водяного тарлариона. Над самой лодкой промелькнула череда диких болотных гантов, обменявшихся на лету резкими пронзительными криками. В вышине, окидывая болота хищным взглядом, медленно один за другим пролетели четыре ула.
Я еще полежал в лодке, ощущая спиной туго переплетенные стебли ренса и скользя глазами по серому безрадостному предутреннему небу.
Было прохладно и сыро.
Я потянулся и сел на колени.
Телима уже проснулась, но лежала, разумеется, связанная, там же, где я ее уложил.
Я снял с нее стягивающие лианы, и она молча, с болезненной гримасой принялась растирать затекшие руки и ноги.
Я разделил с ней пополам оставшиеся у нас съестные припасы.
Завтракали мы молча.
Наконец, расправившись с последней ренсовой лепешкой и вытерев губы тыльной стороной руки, она сказала:
— У тебя осталось всего девять стрел.
— Думаю, сейчас это уже не имеет значения, — ответил я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Давай подойдем к галерам, — распорядился я.
Она отвязала лодку от воткнутого в ил шеста, вытащила его и повела наше легкое, послушное судно к смутно виднеющимся кораблям, кажущимся в серой, хмурой предрассветной дымке совершенно покинутыми.
Стараясь держаться под прикрытием зарослей, мы медленно обогнули все шесть сцепленных вместе галер.
Мы прождали не меньше часа, наблюдая за кораблями; никакого движения на борту заметно не было.
Я приказал Телиме подвести лодку к шестой, последней, галере. Перебросил через плечо длинный лук, надел колчан с оставшимися стрелами и нацепил на пояс меч — верный мой клинок, с которым я не расставался со времен осады Ара.
Мы приближались очень осторожно, стараясь ни единым звуком не привлечь к себе внимания, а подойдя к корме шестой галеры, вообще прекратили движение и несколько минут настороженно прислушивались.
Все было тихо.
Тогда я молча, жестом приказал Телиме ocторожно поцарапать концом шеста перила со стороны кормы галеры.
Она коснулась шестом деревянной поверхности перил и несколько раз провела по ним.
Никакой реакции с корабля не последовало.
Тогда я насадил на шест свой лежащий в лодке шлем и приподнял его над бортом галеры.
Опять никакой реакции. Я не услышал ни единого звука.
Я заставил Телиму отвести лодку от корабля и несколько минут внимательно наблюдал за ним, держа лук наготове.
Затем снова жестом приказал Телиме подойти к носу шестой галеры и встать у самой ее носовой балки. Здесь, конечно, находилась девушка, связанная, несчастная, но, думаю, она настолько должна была быть измучена за прошедшую ночь, что вряд ли сейчас заметит наше присутствие. К тому же в том положении, в котором она привязана, она вообще не сможет обернуться, чтобы нас увидеть.
Я положил на дно лодки длинный лук и снял с плеча колчан со стрелами. Щит тоже оставил: когда я начну взбираться на борт корабля, он мне будет только мешать. А вот шлем, обычный шлем горианского воина, без излишних украшений и каких-либо опознавательных знаков, с одними только узкими прорезями для глаз, я надел.
Затем осторожно, без излишнего шума взобрался на борт галеры и, приподняв голову над деревянными перилами, внимательно осмотрелся.
За исключением привязанной к носовой балке девушки, поблизости никого не было.
Находясь под прикрытием кормовой части пятой галеры и скрытый носовой палубой шестого корабля, я быстро перемахнул через перила.
С рабами я мог держать себя спокойно: для них я — хозяин.
— Молчи. Ни звука! — бросил я связанной девушке.
Вопль застыл у нее в горле, когда она меня увидела. Глаза наполнились ужасом, но крикнуть она не посмела.
Рабы, прикованные к скамьям, изможденные, уставшие за ночь, не сводили с меня безумного, затравленного взгляда.
— Молчать! — приказал я им. Они не издали ни звука.
Между скамьями гребцов в несколько рядов лежали брошенные как попало на пол пленники, захваченные с ренсовых островов.
— Кто здесь? — спросил один из них.
— Тихо! Заткнись! — не предвещающим любопытствующему ничего хорошего голосом потребовал я.
Затем, обернувшись к Телиме, знаками показал ей, что мне нужен щит, лук и стрелы.
С трудом дотянувшись до корабельных перил, она передала мне все необходимое.
Потом я вполголоса приказал ей привязать лодку у самого борта галеры, возле якорной цепи, и подняться на корабль.
Через минуту она уже стояла на носовой палубе галеры рядом со мной.
— Плоскодонка ушла, — сказала она.
Я не ответил. Я и сам уже обратил внимание, что плоскодонной лодки нигде не видно.
Я протянул Телиме лук, который все это время держал наготове, и надел на руку щит.
— Иди за мной, — сказал я ей.
