Олдвин заорал нечеловеческим голосом и покатился по земле. Из его носа хлынула кровь. Заливаясь слезами, Олдвин рыдал и поносил киммерийца последними словами. Конан громко расхохотался и зашагал прочь, оставив Олдвина плакать, утирать кровь и недоумевать: что все-таки произошло? Неужто вся эта ссора была разыграна понарошку? Но как тогда понимать кровь и боль, не говоря уж об унижении? Нет, что ни говори, а киммериец был и остается варваром. Несмотря на все ученые словечки, которые Конан вворачивает иногда в разговоры, дикарскую природу не переделаешь.
Неужели сегодня вечером или завтра, или вообще когда-либо они будут опять разговаривать как ни в чем не бывало? Олдвину не верилось в возможность такого. Но если только Конан действительно притворялся… если только он притворялся, тогда все разговоры о том, что среди дикарей невозможны заговоры и интриги, действительно пустой звук. В таком случае Олдвин готов признать: по части заговоров и интриг варвары дадут сто очков вперед самому изощренному аквилонскому придворному.
— Вы сильно страдаете? — прозвучал поблизости чей-то участливый голос.
Олдвин поднял голову и торопливо обтер лицо рукавом.
— Проклятый дикарь разбил мне лицо, — отозвался он, изо всех сил стараясь говорить спокойно и с достоинством. — Полагаю, компресс с холодной водой исправит дело, и дня через два от этого коварного нападения не останется и следа.
Рядом с Олдвином уселся на корточки шадизарский дервиш. Точнее, тот, кто выдавал себя за дервиша, — Заграт.
— Что ж, этого следовало ожидать, — хладнокровно произнес он, рассматривая распухший нос своего собеседника. — Меня удивляет только одно: почему это не случилось раньше. Впрочем, у Гуайрэ всегда был дурной вкус, а сейчас он окончательно испортился. Что поделаешь, она ведь демон. Нельзя требовать от существа, вроде нее, каких-то особых чудес.
— Чудес? — переспросил Олдвин. — Вы меня удивляете! Мне всегда казалось, что как раз от демонов и прочих нечеловеческих созданий и следует ожидать чудес…
— Не в том смысле, какой вы вкладываете в это понятие, — сказал Заграт. Он удивлял Олдвина все больше и больше: правильностью речи, способом изъясняться Заграт не походил ни на шадизарского нищего, ни на бродячего фокусника, ни на воина из
свиты песчаной королевы. Скорее, он напоминал Олдвину царедворца, опытного и искушенного политического деятеля.
— А в каком, простите, смысле? — спросил Олдвин. Сейчас он благословлял восточное обыкновение подолгу беседовать о разных отвлеченных предметах и ходить вокруг да около по нескольку колоколов, прежде чем перейти к главному предмету разговора. Олдвину требовалось время, чтобы осознать все происходящее и свыкнуться с ним.
Настоящее чудо — это когда человек из негодяя превращается в добряка, — пояснил Заграт. — Пару раз я наблюдал такое… Зрелище отвратительное! Зрители проливают слезы и сопли. — Его и впрямь передернуло. — Другое чудо, которое мне куда больше по душе, — превращение маленького слабого государства в большое и могущественное. Некоторые полководцы и короли в состоянии совершить это, и я не боюсь признаться в том, что завидую им… Вот где истинное чудо! А демон способен лишь уничтожать, коверкать, мучить и искажать. Внешне это довольно эффектно выглядит — для неискушенного наблюдателя и только на первый взгляд. Но в конце концов приедается. Вы потом поймете, что я имею в виду.
— Мне кажется, я уже вас понимаю, — возразил Олдвин.
— Ничего, потом поймете еще лучше, — заверил его Заграт. — Убедиться во всем на собственной шкуре — самый действенный способ.
— Я уже кое в чем убедился — и как раз на собственной шкуре, — Олдвин коснулся своего разбитого носа. — Мне не хотелось бы повторять опыт.
Заграт искоса глянул на него и слегка улыбнулся.
— Сперва ваш громила-приятель показался нам вполне подходящим кандидатом, — заговорил он вполголоса. — На ранней стадии отношений Гуайрэ обычно очень увлекается новым любовником. Она даже не предлагает ему изменить внешность. Ее как будто устраивает в нем все, лишь бы мужчина был хорош в постели. Но рано или поздно она начинает скучать, его ласки становятся, с ее точки зрения, однообразными. И тогда она прибегает к заклятию преображения.
— Я слыхал, что для того, чтобы такое заклятие сработало, требуется согласие, — осторожно заметил Олдвин.
Заграт пожал плечами.
— До вас уже доходили эти истории! Что ж, здесь ими сам воздух пропитан. Куда ни глянь — везде Гуайрэ с ее причудами! Только Гуайрэ! Она одна! А ведь ее могущество не так уж велико… И все же она делает с нами все, что захочет. Согласие требуется, говорите? А вот представьте себе, что вас взяла в постель красивая женщина, что она отдавалась вам, что она вас ласкала, шептала вам нежности… и вдруг полностью к вам охладела. А вы вожделеете все сильнее, и ничего не можете с этим поделать!
— Мне вообще непонятен термин «вожделение», — гордо объявил Олдвин.
Но смутить Заграта ему не удалось.
— Ерунда! — пренебрежительно отмахнулся дервиш. — Если бы Гуайрэ захотела, вы бы засохли с тоски по ее объятиям, и даже не успели бы подобрать для описания вашего состояния никаких ученых терминов. Просто сдохли бы у ее порога, ясно вам? И это вас еще ожидает, дайте только срок.
Олдвин деланно рассмеялся, но Заграт пропустил его протест мимо ушей и продолжил объяснение:
— И вот вы узнаете способ удержать любовь Гуайрэ. Заклинание преображения! Конечно, вы дадите согласие. И еще зим десять она будет вашей. Но потом неизбежно расставание. Вот так обстоят дела.
— Насколько я понимаю, Конан находится на первом этапе своих отношений с Гуайрэ, — заметил Олдвин.
— Да. И мы очень надеялись на его сотрудничество.
— Нет, он вполне доволен своей долей, — сказал Олдвин.
И потрогал разбитый нос.
— Крайне неприятный человек, — вздохнул Заграт. — Возможно, придется устранить его.
— Что ж, — Олдвин осторожно избавился от комка крови, застрявшего в ноздре, — буду только рад. Но объясните мне одну вещь. Почему вы так стремитесь разрушить королевство Гуайрэ?
— Разрушить? — Заграт весь затрясся от беззвучного смеха. — Кто здесь говорит о разрушении? Только не я! Гуайрэ застыла на месте, как я и говорил, и вместе с ней застыло ее призрачное пустынное королевство. Но зим двадцать назад начались некие процессы, над которыми не властна даже Гуайрэ. Я говорю об изменениях здешней почвы. Зыбучие пески распространяются все шире. Они скоро захватят наш оазис. Недавно мы видели, как по стене дворца прошла трещина. Если мы ничего не предпримем, наш мир попросту рухнет и погребет нас под собой.
