ветер – и загрохотал гром; только что было темно, как ночью, и вдруг от молний стало светло – ох, светло…
Он снова поднёс флейту к губам – и полилась музыка, яростная, будоражащая, безжалостная. Словно вторя ей, воздух пришёл в движение, и туман полетел клочьями. Рейна зябко обхватила плечи руками, бессознательно обёртывая вокруг себя морт, да и Алару захотелось сделать то же самое – настолько уязвимым и беспомощным он ощутил себя вдруг, точь-в-точь как рыбак в шторм на утлой лодке. Музыка то становилась громче, то почти утихала, и когда она замолчала окончательно, то сердце пропустило удар.
Бродячий сказитель опустил флейту и замер на полминуты с помрачневшим лицом, глядя вниз. А когда заговорил снова, то голос его звучал тише – и тем не менее его слышали все, потому что на площади царила мёртвая тишина, и лишь усилившийся ветер громыхал флюгерами и перебирал гибкие ветви у верхушек деревьев.
– Да, страшная была буря, – повторил бродяга, посмотрев исподлобья. – И недобрые силы сотворили её. Даже дева-киморт устрашилась… Но разве есть позор в том, чтоб испытать страх? Нет, молчите вы, брюхатые смельчаки, которые дальше собственной лавки не ступали и никого, свирепей жареного поросёнка, не сражали. И вы молчите, юнцы, которым ничего не страшно – вы-то жизни пока не знаете, а потому не разумеете, чего бояться стоит, а чего – нет, и невежество вам застит глаза. А бывалые воины, или купцы, которые водят караваны далеко на юг, или женщины, которым случалось оборонять дом от хадаров, пока братьев и супруга нет рядом – те сейчас, вижу, качают головой. Ибо знают, что нет дурного в том, чтоб испугаться – дурно поддаться страху, позволить ему затуманить разум. И, хотя боялась ясноокая дева, смело вышла она против колдовской бури, зная, что иначе всех ждёт погибель. И сразилась с нею, и усмирила яростный ветер, и молнии поставила себе на службу, и тучи разметала по небу… А когда буря утихла, склонился перед ясноокой девой дух-искуситель и обещал верно служить ей отныне. Ведь путь её лежал дальше и дальше на юг, где преданные союзники – дороже воды, а вода – дороже золота…
Он снова поднёс флейту к губам, и на сей раз мелодия напомнила заунывный шелест песка, который ветер выдувает из древних развалин, обнажая камень, белый, как кость.
– Идём, – тихо позвал Телор, накинув капюшон и сделав шаг от статуи. – Это «сказание о деяниях», вид песни. Иногда часть истории – правда, и тогда послушать бывает любопытно, однако, похоже, не сейчас.
Сказитель, который до сих пор играл на флейте с закрытыми глазами, вдруг быстро глянул в их сторону.
«Померещилось?»
Впрочем, Алар тоже не прочь был уйти, хотя история ему нравилась: уж больно яркие чувства вызывала музыка, сродни наваждению. Потому он осторожно взял заворожённую Рейну за руку и потянул за собой, намереваясь увести прочь.
И тут сказитель заговорил снова:
– Да, путь ясноокой девы лежал далеко на юг, в город Дабур.
Телор застыл, как громом поражённый.
– И не знала она ещё, что там, за высокими стенами, ждут её алчные работорговцы, которые научились пленять кимортов, и неведомая хворь, что косит и правых, и виноватых. Хворь, ниспосланная в наказание за гибель двух невинных отроков-кимортов… Вот только тот, кто её наслал, не ведал, что отроки эти живы и страшные муки претерпевают в плену, ожидая спасения. Истинно так всё было, и пусть Брайна поразит меня мечом, если я солгал! А теперь, почтенные, отсыпьте монет, кто сколько сможет, чтобы я промочил горло и вечером бы рассказал вам, чем кончилась история… Ох, спасибо, добрая госпожа, как щедро! И тебе спасибо, доблестный воин! Сразу видно, вы – люди добрые, страждущего голодным не оставите.
Он ловко пробежался по первым рядам слушателей с мешочком – знай себе монеты звякали – и, затесавшись в толпу, исчез. Телор бросился было за ним следом, но куда там! Сказитель оказался ещё ловчее его, умудряясь затеряться среди людей без всякой морт.
– За ним, – сказал Телор, нахмурившись, и вытянул из-за шиворота кристалл с вплавленным в него мирцитом, поисковый маятник. – Он что-то знает… он там был!
И – ринулся следом за беглецом.
Безуспешно.
Сказитель точно дразнил их. Его лохматая нелепая голова мелькала то там, то здесь; кажется, что вот-вот получится догнать, но то пройдёт наискосок угрюмый носильщик с ящиком на плече и заслонит цель, то бросится под ноги ребёнок, то залает вдруг собака – и откуда ей взяться на площади?.. Когда Телор, изрядно взмокший, сумел выдраться наконец из толпы и выскочить на свободный пятачок, то сказитель обнаружился тут же, рядышком, в начале длинной извилистой улочки, уходящей в северную часть столицы. Он постоял немного на месте, таращась в туманное небо, заткнул флейту за пояс – и двинулся дальше; вроде бы шёл небыстро, однако догнать его никак не получалось.
– Может, поймать его? – спросила наконец запыхавшаяся Рейна, многозначительно отвязав с пояса свою «морт-верёвку», как прозвала её Тайра. – Вот ведь прыткий! Уф…
– Не стоит, – ответил Алар сдержанно и покосился на Телора: оба они уже не по одному разу испытали удачу, пробуя спеленать или хотя бы задержать беглеца морт, но всякий раз что-то отвлекало. – Мы же не варвары какие-то.
– Только варвары бездумно тянутся к тому, о чём ни малейшего представления не имеют, – сквозь зубы развил мысль Телор, которому явно хотелось сказать что-то менее витиеватое и более грубое. – Вот же паршивец! Куда он… А, вижу!
Сказитель с флейтой, исчезнувший было из виду, обнаружился за поворотом, на дальнем краю маленькой площади, грязноватой и немощёной даже, зато с покосившимся колодцем. Постоял у порога питейного заведения, весьма сомнительного с виду… и юркнул внутрь.
«Сочувствую хозяину, – подумал Алар, – если нашего беглеца внутри не окажется».
Телор, судя по стиснутым челюстям, размышлял о чём-то подобном.
По счастью, сказитель обнаружился за общим столом, на длинной, до каменной твёрдости и блеска отполированной скамье, которую он оседлал верхом, как гурна. Он ворчливо выговаривал что-то подавальщику, мужчине неряшливому, тощему и донельзя подозрительному, достоинство у которого было ровно одно: котелок с гуляшом, который тот держал обеими руками.
– …не прошу я у тебя в долг, дурень ты этакий, но и платить вперёд за вонючее варево, которое за еду можно было счесть разве что три дня назад, не стану! – донеслось до Алара.
– Не хочешь – не плати, и-ихь! – присвистнул в ответ щербатый подавальщик насмешливо. – Иди отсюда, вона какой переборчивый!
– А что же сразу переборчивый,
