Боль вернулась мгновенно, после смывания первой же липкой полоски — но он был готов и даже не поморщился, довершив умывание до конца. Разве что напряженная улыбочка стала немного более кривой, чем раньше.
Боль не могла ему помешать. Подумаешь, боль? Ерунда.
Он зачерпнул сложенной ковшиком левой ладонью немного воды, положил туда же щепотку земли, а правой рукой достал из костра горящую веточку. Сказал негромко:
— У перекрестка трех дорог призываю четыре стихии в свидетели: я выполнил условия.
После чего затушил веточку прямо в грязевой кашице на ладони и дунул на зашипевший уголек.
* * *
Порывом ветра взъерошило волосы, плеснула вода под корягой, крохотный костерок выстрелил в небо длинным языком пламени. Показалось даже, что земля под ягодицами слегка шевельнулась, подтверждая, что и она — услышала..
С другой стороны костра возник прямо из воздуха и неловко плюхнулся на землю человек. Взвыл — в падении он, кажется, не совсем удачно подвернул ногу. Вслушиваясь в витиеватые ругательства, Конан восхищенно прицокнул языком — что-что, а сквернословить за свои триста лет мажонок научился преизрядно.
— Что, не мог еще денек потерпеть? — спросил маг сварливо, прекратив, наконец, ругаться. Судя по несколько растрепанному виду и следам используемой жрицами Дэркето краски для губ на шее, у него и впрямь были причины для недовольства. Впрочем, он даже и не подозревал, насколько веские причины для недовольства у него имеются на самом деле — иначе бы не прекратил ругаться так скоро.
— Ну, проиграл… бывает. Я что — возражаю? Я честно признаю! В чужом теле трудно колдовать, но я сегодня еще ночью почувствовал — проиграл. Но мы же на семь дней уговаривались! А семь дней кончаются только завтра! Что за варварская мелочность — даже напоследок не дать несчастному человеку как следует вкусить удовольствий…
Странно, но собственный голос показался Конану довольно противным. Этот трехсотлетний брюзга даже красивый и сочный низкий конановский тембр сумел превратить в надтреснуто дребезжащую мерзость. Внезапно лицо мага — такое знакомое лицо! — вытянулось.
— Что это? — спросил он севшим голосом.
Конан проследил направление его взгляда и обнаружил на влажной набедренной повязке проступающее розоватое пятно. Усмехнулся:
— А, это… Поздравляю. Теперь ты евнух.
Маг стал желтовато-серым. Похоже, именно так выглядит бледность, проступившая под бронзовым загаром. Зрелище было интересным pi ранее не виданным — самому Конану как-то бледнеть не доводилось. Маг судорожно облизал губы. Спросил с безумной надеждой:
— Ты нарушил условия?
Конан с усмешкой покачал головой. Развернул ладонь с облепленным грязью угольком так, чтобы магу было видно — стихии никогда не подтвердили бы его право, нарушь он условия сделки.
Но маг был явно в ступоре, смотрел ничего не понимающим взглядом, тряс головой. Пришлось повторить уже вслух:
— Я выполнил условия. И теперь хочу обратно свое тело. Меняемся?
И слегка повернул ладонь над костром, намереваясь стряхнуть туда уголек.
— Стой!!!
Маг буквально рухнул вперед, обхватив конановскую ладонь обеими своими — пока еще своими! — огромными ладонями и не давая угольку упасть.
— Подожди! Так нельзя!
Не отпуская руки, он быстро-быстро заелозил коленями и пополз вокруг костра — поближе к Конану, чтобы было удобнее заглядывать ему в лицо. Снизу вверх заглядывать, в униженном жесте поднося так и не отпущенную руку чуть ли не к губам — для этого магу пришлось согнуться в три погибели и до предела вывернуть шею.
— Я же не смогу колдовать! Понимаешь? Невозможно, если нарушена физическая цельность тела, понимаешь?! Особенно — если так серьезно!
И, видя, что Конан не собирается проникаться всей серьезностью положения, сорвался на визг:
— Я же буду тебе совершенно бесполезен, и-и-и..!!!
Кажется, он в последнюю секунду удержался, чтобы не назвать Конана каким-то плохим словом. Конан пожал плечами.
— А ты мне и так не очень-то… пригодился.
— Ты не понимаешь! — забормотал маг, поглаживая конановский кулак, голос его был заискивающим и вкрадчивым, — ты не понимаешь… я же теперь твой раб, понимаешь? Я целую зиму буду делать все, что ты захочешь! Все-все-все! Я буду колдовать для тебя, понимаешь? Тебе не надо будет работать! У тебя всегда будет еда! Сколько захочешь! И вино! И женщины! Хочешь стать правителем? Любого города! Да хотя бы вот этого, как его…
— Да зачем сдался мне этот вонючий город?! — Конан вырвал свой кулак из цепких ручонок.
Маг согласился мгновенно, не споря:
— И не надо, и правильно — зачем тебе город? Я могу сделать тебя королем! Хочешь?
Он с надеждой вгляделся Конану в лицо, но, похоже, не разглядел там ничего утешительного, обреченно вздохнул, закивал мелко и униженно:
— Понимаю… ты, конечно, варвар, но не глупец… я предложил тебе очень мало… признаю. Хорошо! Десять зим?.. нет, пожалуй, десять зим тоже как-то… Хорошо. — Он еще раз вздохнул и решился: — Пятьдесят. Пятьдесят зим здоровой, богатой, интересной жизни. Мы заключим новую сделку. Я стану твоим рабом на пятьдесят зим. Даже для меня это — много, но альтернатива куда ужасней. Ты в своей варварской простоте даже понять не способен — насколько ужасней… я ведь стану совершенно беспомощным! Совершенно, понимаешь? Зачем тебе нужен беспомощный увечный раб? Тебе ведь просто нужно это тело, да? — он улыбнулся, жалко и заискивающе. — Нет проблем! Ты его получишь. Только… сначала найдем еще одного человека. Сделаем тройной обмен. Ты получишь свое тело назад, а я — этого, постороннего. Бедолага, правда, какое-то время помучается, но это ведь ненадолго! В чужом теле трудно колдовать, но все-таки можно, я быстро приведу свое тело в норму, если… если только не буду сам в нем находиться. И я буду полезен тебе. Целых пятьдесят зим! Это больше, чем ты вообще мог бы надеяться прожить, при твоей-то жизни, ты что, не понимаешь?!!
— Наверное. — Конан пожал плечами, вставая и отряхивая руки от всякой налипшей дряни. — Я же варвар. Обмен.
— Н-е-е-е-т!!! — завизжал маг, тоже пытаясь вскочить, но оскальзываясь на влажной глинистой земле. — Пойми! Я могу быть полезен! Зачем тебе беспомощный раб?!!
Голос его сорвался на вой, но слово уже было произнесено, а позаимствованные на время стихии — возвращены самим себе. И в следующий миг уже Конан сидел, нелепо раскорячившись, у костра, царапая по инерции ногтями глинистую почву. Он тряхнул головой, прислушиваясь к себе с некоторой тревогой — мало ли чего мог за шесть дней учинить не слишком-то заботящийся о сохранности временного обиталища постоялец? Но никаких особых несообразностей не заметил. Правда, очень хотелось есть. Но есть ему всегда хотелось, это просто за почти недельное пребывание в чужом теле он слегка отвык от постоянности этого желания, вот и отметил с непривычки.
