— И это все, что ты хочешь мне сказать? — изумилась Томэо.— Бездушный дикарь!
— Да,— с притворным огорчением опустил голову Конан. — Именно так — бездушный дикарь. Не расстраивайся, если Кром и Митра пожелали видеть в мире новое существо, значит, ни ты, ни я в этом не виноваты. Буду рад, если однажды на престол Пагана сядет человек, являющийся по отцу киммерийцем. Кстати, а ты уверена, что забеременела именно от меня?
— Я не занималась любовью с Кисо, моим женихом,— холодно ответила Томэо.— И ты, дубина, мог бы и заметить, что раньше я была непорочна. Хватит болтать о ерунде, поехали! Впрочем, я была бы не против видеть тебя моим мужем…
«Еще не хватало! — мелькнула у Конана мысль, и сразу вспомнилось волшебное сокровище джавидов, у которого он попросил королевский венец. Нейглам, древняя реликвия гномов, исполняла любое желание…— Великие боги, Митра, Кром, Эрлик и даже Нергал! Что, если дурацкий кувшин бородатых карликов начинает выполнять обещание? Я согласен стать королем Немедии, Аквилонии, Зингары или, на худой конец, Шема, но здесь?.. Только не это! Захудалое государство, малочисленный народ, вольные кланы, постоянно грызущиеся друг с другом… Не дождетесь!»
Миновав заросли лиан и неизвестных варвару колючих растений с роскошными розовыми цветами, они вышли к лагерю, который бежавшее от драконов ополчение Тайса разбило возле самой опушки. Место, где находился император Торинга, было окружено многочисленными знаменами с разноцветными ленточками и лисьими хвостами, а также белыми шелковыми штандартами с эмблемой семьи Тайса — круглым багровым солнцем, испускавшим во все стороны широкие лучи. Пока слуги снимали шатры и навьючивали походный скарб на лошадей, император разговаривал с человеком средних лет, облаченным в фиолетовое. Томэо успела шепнуть Конану, что это Саката Омагари Мориту, старейшина союзного клана. Здесь же оказались Мораддин и подружившийся с ним Горисакава Тайса, лучший воин ополчения семьи.
Монахи Дарумы били в бубны и хриплыми голосами распевали гимны в честь Нефритового Императора, Омитасу и бога по имени Хатиман, покровительствующего сражениям; телохранители Торинги уже садились на коней; прочие ополченцы снимали лагерь, а прислуга из мальчишек и женщин сновала туда-сюда, добавляя суматохи. Драконы, пиршествовавшие в тысяче шагов, не обращали на людскую кутерьму ни малейшего внимания.
Когда Мориту ушел к своим, Торинга обернулся к выжидательно молчащему Конану, за спиной которого стояла Томэо. Император помолчал, хитро посматривая то на варвара, то на девушку, а потом сказал:
— Полагаю, ты, чужеземец, хорошо провел время?
— Лучше не бывает,— улыбнулся углом рта Конан.— Столько веселья на мою долю не перепадало еще ни разу. Сначала стража Сутари, потом его же призрак, после драконы… Но я все равно рад служить трону Патана.
Конан сказал «трону Пагана», а не «императору». Видимо, Торинга это заметил, так как сразу помрачнел.
— Ты вернешься домой не прежде, чем нэйу-буджан Сутари окажется передо мной на коленях.
Торинга отвернулся, подошел к лошади и сел в высокое седло. Варвар его больше не интересовал.
— Домой,— невесело усмехнулся Конан.— А где мой дом?
Сутки и еще половина дня прошли довольно быстро. За это время объединенная армия семей Мориту и Тайса численностью в пятьдесят пять сотен воинов прошла через разрезавшее горный хребет ущелье. В пути она один раз подверглась нападению полусотни летучих голов рокубони, потеряв около девяти десятков человек. Наученные недавним опытом Конан, Мораддин и Томэо старались держаться вместе; той ночью они укрылись в небольшой пещерке и потому не участвовали в ночной битве с летающими порождениями злой богини Кали. Остальные же люди пребывали в смятении и ужасе, пока розовые лучи восходящего солнца не окрасили небо и не прогнали прожорливые головы обратно в горы, где им предстояло спать до следующей ночи.
Затем был более легкий путь по равнине, через вотчины семьи Барата, вскормившей нынешнего императора Готобу и его всесильного министра—волшебника. Естественно, что деревни и хутора нещадно выжигались, но маленькие крепости оставлялись в тылу: штурмовать их — значит задерживаться на пути к Сы-Цзин, Западной Столице Пагана.
Стены города появились вечером второго дня пути, и за это время стража неоднократно докладывала повелителю, что ночами по стоянке ходил призрак, как две капли воды похожий на Сутари Барата. Привидение бродило неподалеку от палатки императора, наверняка оно пыталось разведать, где хранятся священные символы власти. Однако по ночам Торинга держал меч, яшму и зеркало при себе, а днем они лежали в его седельной суме.
Ворота столицы, занимавшей территорию не меньшую, чем блистательный Султанапур, естественно, оказались заперты. На стенах виднелись лучники и тяжеловооруженные солдаты стражи, а над главной башней крепости колыхалось знамя клана Барата: золотистый круг на красном поле, а в центре круга — свернувшийся кольцом дракон. Кроме того, меж зубцов, венчавших мощные стены города, мелькали люди в белоснежных хламидах — ученики магической школы Сутари. Волшебник набирал учеников только из своей семьи, и найти союзников среди младших магов старейшинам Тайса или Мориту было невозможно.
По традиции, Торинга выехал к самым воротам один, даже без телохранителей, и предложил переговоры. Защитники крепости отказались опустить среднюю часть моста, ответив на призыв гневными воплями. Стрелять, однако, не решились: переговоры — дело святое, и Нефритовый Император может жестоко покарать за нарушение короткого перемирия и убийство посланника. Впрочем, в законах ничего не говорилось о том, что в парламентера нельзя швырять гнилыми фруктами, отчего Торинга вернулся к своим приближенным в несколько грязноватой одежде.
Когда воинство Мориту и Тайса обосновалось возле стен столицы, за немыслимо короткий срок построив укрепленный лагерь с земляным валом высотой в половину человеческого роста, император собрал совет в своем шатре.
Пока план Томэо по низложению родного дяди претворялся в жизнь безукоризненно. Отряды братьев встали вокруг палатки Торинги, старший, Горисакава, вместе с Мораддином устроился и вовсе по соседству, да и Томэо с Конаном находились неподалеку, всего через пять шатров.
На совет Торинга пригласил не только командиров отрядов, но и племянницу, а также чужеземцев, которым поручалась важнейшая задача — захватить Сутари. Конан шел в палатку императора с нехорошим предчувствием, Мораддин тоже был хмур и неразговорчив.
— …Завтра мы начнем штурмовать ворота.— Торинга сидел на плоской четырехугольной подушке, набитой конским волосом, и держал в правой руке священный меч Спящего Бога, а в левой зеркало. Яшма лежала у ног, как символ мирского богатства, попираемого стопами мыслящего лишь о вечном властелина.— Отряды Саката Мориту пойдут первыми.
