— Не понял, — озадаченно шевельнул бровями да Кадена. — Что выходит?
— Ну вот возьмем хоть любое ваше селение, — оживился десятник. — Что ни дом — загляденье. Всякое бревнышко ровно изнутри светится, будто только вчера выскоблено, ан ведь не один десяток лет этим домам! А резьба какая наведена! Чисто, красиво, убранство богатое, скотина при каждом хозяйстве… И хоть раз бы нашли хибару-развалюху или там огород, бурьяном заросший, — нету их, хоть плачь! Иные особо искали, хотели знать, может, хоть кто-то из ваших да бедствует — нет, никого… Многих зависть да злоба взяла, а я просто удивляюсь, что откуда берется…
— Ах вот ты о чем… — медленно процедил Рейе, каменея лицом. — Понимаю… И откуда оружие дорогое, интересно тебе знать, поди? Самоцветы, золотишко? Пошарили ведь ваши парни по сундукам, не удержались?
Иламна, брезгливо кривя губы, стремительно встала и в два шага растворилась в ночи.
— Вы поймите верно, — насупился усач. — Я грабить настрого запрещал, а мое слово парни уважают. Я…
— Альмарик, — холодно перебил Эйкар-младший, — сходи-ка проверь лошадей. Про гульские поселения я тебе сам расскажу… попозже.
— Нет, Кламен, погоди его отсылать, — взмахом руки Конан остановил побагровевшего десятника, неуклюже поднявшегося с места. — И ты, благородный месьор Кадена, умерь свой гнев. Вопрос как вопрос, не со зла ведь, а по непосредственности характера… Ваших деревень я, правда, не видал, зато людских насмотрелся вдосталь — во всех краях на восемь сторон света, так что его понять можно. Что, десятник, и впрямь так хорошо живут в Рабирах?
— У нашего старосты в Розноге домишко против ихних за сарай разве что сойдет, — буркнул воин. — Про остальных я молчу. А здесь каждый…
— Пожалуй, мне тоже интересно, — непринужденно заявил Конан, откидываясь спиной на стоящий торчком валун. — Ну-ка, Альмарик, садись. Рейе, в самом деле, мы знакомы уже… сколько? Ого, два десятка лет без малого, и ни разу я от тебя не слышал, каково житье в ваших Забытых Лесах. Неужели так хорошо? В чем же секрет? Ариен, бездельник, наши кубки пусты.
Рейенир едва заметно покачал головой. Впрочем, упрямое выражение на его лице немного смягчилось, и протянутый кубок он взял, предварив свой рассказ добрым глотком мускатного вина.
— Да нет никакого секрета. Вернее, секрет в нас самих, и вам он ничем не поможет. Нас не слишком много, и мы довольствуемся малым. Обычно в гульской семье рождается один, редко два ребенка, и после определенного возраста наши женщины утрачивают способность к деторождению. Таким образом, население Забытых Лесов почти не растет, зато отпущенная нам жизнь измеряется веками, и до самой смерти гуль сохраняет телесное здоровье и ясность мысли. Дверги копят несчитанные сокровища в норах, люди стремятся затоптать своего ближнего, чтобы самому урвать побольше за отпущенный им природой краткий срок, — ну, а Забытые Леса, как встарь, сонно ведут счет проносящимся над ними столетиям… Скажи, десятник — кажется, твое имя Альмарик? — так вот, Альмарик, представь, что у тебя впереди триста лет полнокровной обеспеченной жизни. Как ты ими распорядишься?
Егерь аж зажмурился, наморщил лоб, пытаясь представить такую прорву времени:
— Три-иста? Ух, поди ж ты… Обеспеченной, значит… Вот ведь, задача… Ну, детишек в люди выведу… Потом внуков… Хозяйство подниму, понятное дело, поле, скотина, как без них… Службу брошу к демонам свинячьим, на кой мне служба, коли жизнь долгая да спокойная… Дом выстрою большой, всей семьей жить…
— …И наведешь на нем великолепную резьбу, — с грустной иронией закончил да Кадена. — Вот ты сам себе и ответил. Мы не воюем, не содержим войска, не лезем в политику, лес обеспечивает нас всем необходимым. Земля на Полудне родит дважды в год, и нам известно, как сделать так, чтобы почва не истощалась, а выстроенный дом простоял без гнили и просадки пятьсот лет. Мы мало торгуем, не платим налогов — кому платить, зачем? Князю? Носитель Венца не нуждается в ином золоте… Что еще? Ах да, о золоте. В горах Рабиров есть золотые и самоцветные рудники, и, хотя они почти истощены за тысячелетия, нам пока хватает. Ведь драгоценные украшения для нас не содержимое сундуков, как, скажем, для подгорных жителей, и не средство скорой наживы, как для людей. Мы приумножаем красоту ради самой красоты. Верно, молодые гули в своей жадной нетерпеливости похожи на недолговечных людей — но когда впереди почти что бессмертие, понимаешь, что очень немногое в этом мире стоит твоего спокойствия.
Альмарик, слушавший как завороженный, испустил душераздирающий вздох и покрутил головой на крепкой шее:
— Сказка… Эх…
— И верно, — поддержал Конан, как бы между делом подставляя пустую кружку произведенному в виночерпии Ариену. — Повезло же вам, Рейе. Крепко повезло.
— Ага, — хмыкнул гуль. — Прямо таки несказанно повезло: сиди пять сотен лет взаперти за Незримой Границей, живи под властью Красной Жажды… в большой мир появляйся не иначе как тайком и под чужой личиной, не то опознают как кровососа и возьмутся гонять с собаками… Сейчас еще ладно, но раньше, давным-давно… Знаешь, Конан, в наших преданиях говорится о седой древности, о тех почти забытых страшных временах, когда Проклятие уже тяготело над нашим народом, но мы еще не свыклись с ним и не научились утолять Жажду кровью животных. Так вот, тогда нас было гораздо больше — в десятки раз. Но мы очень быстро скатились на грань исчезновения, из хранителей высокого знания превратились в алчных вампиров, обреченных убивать и быть убитыми любым, кто достаточно силен, чтобы защищаться. О, Исенна знал, что делает! Было время, когда племени гулей грозило полное вымирание. Видно, боги сжалились над жалкими остатками некогда могущественного народа, остановив у последней черты… И это ты называешь везением?
— Что поделать, раз этот мир сотворен несовершенным. Чем больше получаешь от жизни, тем больше приходится платить, — пожал плечами король Аквилонии. — Но вот теперь, когда благодаря, гм… неведомой магии… проклятие более не имеет над вами власти — кем прикажешь вас считать? Людьми? А ваше хваленое долголетие — оно как, сохранилось или сгинуло вместе с кровопийством?
— Поверь, я знаю сейчас не больше твоего, — вздохнул рабириец. — Возможно, ответ дадут лишь последующих лет тридцать — когда наши мужчины превратятся в седых старцев или же, напротив, ничуть не постареют. Хотя по праву рождения мы являемся альбами… Очень надеюсь, ими мы и останемся.
— Фью-ю! — насмешливо присвистнул варвар. — Прости меня, любезный, но вот уж будет всем шуткам шутка: альбийская провинция меж Зингарой и Аквилонией! А ведь сожрет вас Чабела, братец. Как есть сожрет. И твои заслуги перед Золотой Башней не помогут. Разве только я по старой памяти вступлюсь. А? Как думаешь?
