— Мешок золота?! — воскликнул барон. — Ты знаешь даже о …
— Да. Богатства рода властителей Корвеки огромны. Но какое значение имеет золото для человека, который медленно угасает — одинокого, лишенного наследника старика?
— Ты находишься в моем доме, кхитаец, и смеешь говорить такие жестокие слова! — вспыхнул Себанинус.
Хи Жанг понял, что у барона сохранилось немного прежних сил и гордости, поэтому склонил голову в глубоком поклоне.
— С каких это пор искренность стала жестокостью? Стоит ли избегать правды, чтобы не показаться жестоким, барон из Корвеки? Когда в начале нашего разговора я спросил: «Чем ты готов пожертвовать ради молодости?», ты чуть не лопнул от возбуждения: «Всем, чем располагаю!». Я прошу за это только двадцатую часть твоего состояния. Неужели такая благодарность с твоей стороны не стоит руки королевы и принца, которого ты после себя оставишь? Твоя судьба в твоих руках, Себанинус.
«Действительно, он прав» — дворянин в уме переваривал сказанное гостем.
— О, милосердная Иштар! Ты отказываешься? — барон не рассчитывал на ответ, просто выразил справедливое возмущение.
«Конечно, этот кхитаец прав. Какую ценность сейчас представляет его честь, жизнь и пустые мечты? Безусловно, стоит пожертвовать частью богатства в обмен на открывающиеся перспективы. В ближайшие дни все сможет окупиться с лихвой» — рассуждал Себанинус и в душе уже расстался с мешком золота: «В конце концов, что такое золото?! Но… Что он там говорил о человеческой жизни? Надеюсь, что этот человек не потребует новорожденного сына, который должен будет появиться на свет от моего союза с королевой Йаламис?».
— Я могу на тебя рассчитывать? — громко спросил старик.
Хи Жанг промолчал, и барон расценил это, как знак согласия.
— Значит, мы договорились, — продолжил Себанинус. — Что еще нужно сделать? И я хочу знать точно, жизнь какого человека тебе нужна?
— Для начала вели подготовить глухое помещение в подземелье башни твоего замка, — бесцветным голосом сказал кхитаец. — После, ты должен привести или заманить туда молодую девушку. Каким способом ты это сделаешь — не имеет значения. Потом, ты, барон, будешь присутствовать при ритуале и делать все, что тебе велят.
— Я... Я не смогу убить ее.
— Этого не нужно. Ты просто будешь спокойно стоять рядом и молча наблюдать. Что ты так ужаснулся? Тебе придется пересмотреть свое представление о добре и зле. Сегодня вечером, барон из Корвеки, ты должен освободиться от глупых предрассудков ради себя самого и будущего Кофа! Только это от тебя и требуется.
- Ты хочешь мне напомнить…
— Да, именно. Я не обманываю тебя и не обольщаю тем, чего не в состоянии исполнить. Но ничего в нашем мире не делается даром. Неужели ты не понял такой простой истины за свои восемьдесят два года? В итоге ты, возможно, получишь кофийский престол. Что значит для трона какая-то чужая никчемная жизнь? Так должно случиться и ты обязан это понять.
Барон прикрыл руками свое осунувшееся, покрытое старческими пятнам, лицо. Костлявые пальцы била мелкая дрожь. В сущности, он никогда не был плохим человеком, и никто за все прожитые годы не назвал его злодеем. То, что скоро произойдет, пойдет, исключительно, на благо Корвеки и всему Кофу. Его голос, прозвучавший из-под ладоней, был тихим и хриплым:
— Я готов на все.
* * *
Натиле из Офира исполнилось восемнадцать лет, и она с малолетства была знакома с неволей.
Счастье улыбнулось ей в тот день, когда мужчина в крестьянской одежде купил девочку на рынке в Хоршемише. Этот человек, насквозь пропитанный овечьим духом, был слугой какого-то господина. Натила, дрожа от страха, отправилась с ним в неизвестность. Вместе они проделали долгий путь на северо-восток королевства. Перевалив через горную гряду, путники оказались в стране прекрасных озер и пастбищ с изумрудной травой. Ниже по склонам, простирались пахотные угодья, отделенные от мест выпаса овечьих отар низкой стеной из серых валунов. На полях колосилась пшеница. Люди, работавшие там, выглядели счастливыми и довольными жизнью. Позже, когда, спустившись в долину, покупатель повел невольницу к большому старому замку, в ее сердце вновь закрался страх.
Опасения оказались излишними. На протяжении последующих семи лет, она жила в мире и довольствии. Имела сытную, здоровую пищу, удобное ложе и никогда не была бита плетьми. За все это время у нее ни разу не возникло желание сбежать из владений барона Корвеки. Девушка даже привязалась к старику, как собственному отцу. Здесь же она познала первую любовь. Объектом этой любви стал Ванириус, сын управляющего поместьем. Красивый, молодой, свободный человек тоже не остался равнодушным к прелестям невольницы и отвечал ей взаимностью.
В тот вечер Натила терялась в догадках, почему барон задержался так надолго внизу, в сыром подземелье башни вместе со своим таинственным гостем. Но, в конце концов, хозяин не обязан отчитываться перед слугами. Себанинус приказал ей, чтобы девушка принесла в подвал кувшин яблочного сидра, когда полная луна поднимется над загоном для стрижки овец.
Нет, она не боялась спускаться по ступенькам во мрак. Ведь там внизу находился ее любимый господин, которому всецело доверяла. Он был хорошим человеком и никогда не причинял Натиле зла. Рабыню удивляло лишь то, что старый барон велел принести сидр, а не вино, которое, как известно хорошо помогает от болей в суставах, особенно в сыром и темном подземелье. Старика мучил ревматизм, и Натила иной раз сожалела, что она не знахарка или колдунья и не может облегчить страдания хозяина.
Возраст барона Корвеки значительно превышал продолжительность жизни большинства мужчин и женщин. Пусть живет еще долго. Но Натилу беспокоило, что же случиться с ней после смерти хозяина. По странному стечению обстоятельств, барон до сих пор не назначил себе приемника и никого не усыновлял. Скорее всего, король Кофа не оставит эти земли без присмотра и пришлет кого-нибудь править Корвеки. Только мало кто из дворян королевства захочет ехать в отдаленную провинцию даже ради того, чтобы принять имя и титул барона. Вполне вероятно, что поместье надолго останется в руках управляющего и его сына. От мыслей о молодом Ванириусе у девушки сладко трепетало сердце. Пока, однако, о смерти Себанинуса говорить было рано, а значит нужно продолжать служить ему верно и с усердием.
Воздух, по мере нисхождения, становился все более густым и спертым. Пахло землей и плесенью. Но сквозь эти запахи к изумлению невольницы пробивался довольно сильный аромат ладана. Он был приятным, хотя и слишком навязчивый. На лестнице господствовала тьма. Внизу призывно моргали свечи. До ушей девушки донеслись фразы приглушенного разговора двух людей. Поднырнув под сводом, с которого свисали клочья паутины, рабыня медленно, стараясь не оступиться, пошла к дверям комнаты, откуда доносились голоса.
