— Ты не рабыня, — ответил я.
Ее глаза снова заблестели от гнева.
— Очень хорошо, — сказала она и, подойдя ко мне, опустилась передо мной на колени, низко склонив голову и протянув мне скрещенные за спиной в запястьях руки.
Во мне снова поднялась волна раздражения.
— Ты — дура! — бросил я ей.
Она взглянула на меня и рассмеялась.
— Ты можешь просто оставить меня там, если пожелаешь, — сказала она.
— Я не хочу делать из тебя рабыню, — ответил я. — Это не в моих принципах.
— Вот как? Я думала, ты больше не придерживаешься никаких принципов.
— Нет, я, наверное, просто убью тебя! — процедил я сквозь зубы.
— Человек из Порт-Кара уже давно бы так и сделал, — сказала она.
— Или действительно возьму тебя с собой и покажу, что значит рабский ошейник!
— Ну, или так! — согласилась она.
— Я не хочу тебя! — сказал я.
— Тогда убей меня, — предложила она.
Я схватил ее за плечи и поднял над палубой.
— Я возьму тебя с собой, — многообещающе произнес я, — и сломлю твой дух!
— Думаю, если захочешь, тебе это удастся, — ответила она.
Я отшвырнул ее в сторону.
Она поднялась на ноги, размазывая слезы по щекам.
— Я буду вашей четвертой девушкой, — прошептала она.
— В связку! — не сдержавшись, рявкнул я. — Рабыня!
— Да, хозяин, — пробормотала она.
Она стояла, замыкая невольничью шеренгу, с гордо поднятой головой, расправив плечи, нисколько не стесняясь собственной наготы и обращенных на нее взглядов.
Я посмотрел на свою бывшую хозяйку, замыкавшую теперь цепь наших рабов.
Я не испытывал неудовольствия от обладания ею; мне хотелось отплатить ей тем, на что в свое время обрекла она меня. Месть сладка, но я не стремился сделать ее своей рабыней; она сама по какой-то не поддающейся осмыслению причине добивалась этого. Вся моя утихшая было прежняя ненависть к ней начала разгораться с новой силой; на память приходила ее несправедливость по отношению ко мне и те унижения, которым она меня подвергала. Теперь я жалел только о том, что с первых же минут, едва мы поднялись на борт корабля, я не связал ее, не избил как следует и сам не объявил ее ничтожной рабыней, не позволив ей добиваться этого самой.
Ее же, казалось, нисколько не тревожило то, прямо скажем, бедственное положение, в котором она оказалась, на которое она сама так настойчиво обрекала себя.
— Почему ты не оставишь ее здесь? — требовательным тоном поинтересовалась Мидис.
— Замолчи, рабыня, — бросила ей Телима.
— Ты тоже рабыня! — закричала Мидис. Она повернулась ко мне; в глазах ее стояли слезы ярости и негодования. — Оставь ее здесь, — взмолилась она. — Я… я буду служить тебе лучше, чем она.
Турнок коротко хохотнул. Сероглазая блондинка Тура и смуглокожая Ула открыли рты от изумления.
— Ну, это мы еще посмотрим, — заметила Телима.
— Зачем она тебе нужна? — со слезами в голосе допытывалась у меня Мидис.
— Как зачем? Ты что, совсем глупая? — притворно удивилась Телима. — Разве не знаешь?
— Я буду, — захлебываясь от гнева, воскликнула Мидис, — буду служить ему лучше, чем какая-либо другая!
— Посмотрим, — пожала плечами Телима.
— Нам все равно понадобится кто-то, чтобы готовить, убирать и быть на побегушках, — заметил Клинтус.
Телима наградила его ненавидящим взглядом.
— Верно, — согласился я.
— Телима, — сказала моя бывшая хозяйка, — не какая-нибудь прислуживающая рабыня.
— Правильно, — согласился я, — она будет рабыней-посудомойкой.
Она презрительно фыркнула.
— Я бы даже сказал, — хохотнув, заметил Турнок, — она будет рабыней не только для мытья посуды, но и для мытья полов!
Он расхохотался, и стало заметно, что в верхнем ряду у него не хватает переднего зуба.
Я поднял голову Телиме и посмотрел в лицо.
— Верно, — сказал я. — Ты будешь и посудомойкой, и уборщицей.
— Как пожелает хозяин, — улыбнувшись, ответила она.
— Вот и хорошо, — кивнул я. — А называть тебя я буду хорошенькой рабыней.
Вопреки моим ожиданиям, это ее, по-видимому, не слишком огорчило.
— Красивая рабыня, пожалуй, больше бы соответствовало истине, — заметила она.
— Ты, Телима, странная женщина. Она пожала плечами.
— Ты, вероятно, полагаешь, что твоя жизнь со мной будет легкой и приятной? — поинтересовался я.
Она смело посмотрела мне в глаза.
— Нет, — покачала она головой, — я так не считаю,
— Я думал, ты никогда больше не пожелаешь оказаться в Порт-Каре, — заметил я.
— Я бы пошла за тобой даже в Порт-Кар, — сказала она.
Этому я не поверил.
— И напрасно, — сказал я. — Тебе следует опасаться меня.
Она посмотрела на меня, но особого страха в ее глазах я не заметил.
— Я порткарец, — сказал я.
— А разве мы не оба из Порт-Кара? — не сводя с меня глаз, спросила она.
Я вспомнил ее жестокость и унижения, которым она меня подвергала.
— Да, — согласился я, — пожалуй, так и есть.
— Ну что ж, хозяин, — сказала она, — значит, едем в наш город!
Сидя в пага-таверне в Порт-Каре, я наблюдал за девушкой, под щелканье бича исполнявшей на небольшой квадратной арене между столами какой-то замысловатый танец.
— Ваша пага, — обратилась ко мне обслуживавшая мой стол нагая рабыня, ставя передо мной объемистую кружку. — Подогретая, как вы проcили.
Она опустилась на колени позади низкого столика, за которым я сидел, по горианскому обычаю скрестив ноги.
В два глотка осушив кружку, я снова протянул ее рабыне, даже не взглянув в ее сторону.
— Еще, — сказал я.
— Да, хозяин, — ответила она, тут же поднимаясь на ноги и унося мою кружку.
Пагу я любил пить теплой; от нее быстрее начинает разливаться по телу приятная истома.
Девушка на арене исполняла танец плетей.
На ней была полупрозрачная накидка, подпоясанная тонкой цепочкой, с которой свисали мелкие, разменом с бусины, металлические шарики, перемежающиеся драгоценными камнями. Такие же шарики, издающие при каждом движении девушки своеобразный мелодичный звон, украшали ее ошейник и ножные и ручные браслеты.
Квадратную арену освещали свисающие прямо над ней с потолка корабельные фонари, привнося в таверну неповторимую атмосферу портовой набережной, на которой она располагалась.
Танец девушки сопровождался щелканьем бича и артистичными криками, искусно отражающими мучительную боль, испытываемую получающей удары рабыней.
Танцовщицы Порт-Кара не зря считаются лучшими на всем Горе. За ними специально приезжают и скупают практически для всех городов планеты, предлагая за них колоссальные деньги. Но они действительно стоят того — рабыни до мозга костей, воспитанные в неволе, привыкшие и нашедшие в ней своеобразное жестокое удовольствие; они красивы и обаятельны, хитры и опасны, чувственны и соблазнительны. Чертовски соблазнительны!
