– Поздравляю! – он протягивает мне руку.
– Не с чем, – я пожимаю его ладонь и понимаю, что Нефедов нервничает. – Что тебе нужно?
– Дай мне коня, Артем.
– Нет.
– Ну, теперь-то, в этом месте, ведь все равно! Дай!
– Нет.
– Ты что, не понимаешь, что все! – Нефедов начинает кричать, размахивая руками. – Не будет больше ничего – ни походов, ни могилы Чингисхана. Мы обречены жить здесь вечно, понимаешь?! Не упрямься, дай коня. Я просто посмотрю!
– Нет.
– Сволочь, – с чувством говорит профессор, вытаскивает из-за ремня подаренный Слащевым «Смит-и-Вессон» и стреляет мне в лоб…
Темуджин пил хмельную арху, как воду. За войлочными стенами новой юрты горланили нукеры, смеялись женщины, звенели струны моринхууров[15], трещали костры, протяжно растекались над огромным станом песни.
Объединенное войско Тоорила, Джамухи и Темуджина праздновало победу. Сломана меркитская шея, побиты враги, захвачена богатая добыча. Отбита, спасена красавица Борте. Теперь вся степь знает: Темуджин – это сила.
Но не весело сыну Есугея. Смотрит он на Борте – и горбит плечи, давя тяжелый вздох.
Три дня и три ночи Темуджин, повесив пояс на шею, а шапку на руку, с обнаженной грудью возносил молитвы Вечному Синему небу. И все это время Борте, его Борте, уже была наложницей меркитского сотника Чилгрэ-боко.
Скрипнув зубами, Темуджин бросил короткий взгляд на округлившийся живот Борте. Через три месяца она должна родить. Но чей это ребенок? Когда, в какой день он был зачат? В ночь накануне набега меркитов? Или две ночи спустя – но уже не от его, Борджигинова семени?
Как узнать? У кого спросить? Шаман Мунлик бренчал амулетами, бил в бубен, говорил с духами. Ответ, полученный из Верхнего мира, озадачил Темуджина: «У пчелиной матки все пчелы – дети ее. У царя людей все подданные – дети его».
Борте не смотрела на мужа, сидела, как каменный истукан, только пальцы с зажатой иглой порхали над вышивкой. Потемнело ее лицо. Огрубели руки. Не женой – наложницей и служанкой жила она в юрте Чилгрэ-боко. За позор этот уже отмщено страшной местью. Лежит где-то в степи зарубленный сотник и кости его грызут дикие звери. А вместе с Чилгрэ-боко лежат, не погребенные, и тысячи меркитов.
Когда вернулся Темуджин из похода к своему куреню, увидел он лишь пепелище да старух, рыдающих над опоганенным жилищем.
Темуджин поблагодарил Вечное Синее небо за спасение матери, а потом велел Боорчу, Джелме и Бельгутею скакать к хану Тоорилу за подмогой. Сам же, вместе с Хасаром, отправился в иные земли, на реку Онон.
До Темуджина дошли слухи, что там стал в большой силе и почете юный хан джардаранов Джамуха. Когда-то он спас Темуджину жизнь, предупредив его о коварстве тайджиутов. Тогда мальчики побратались, став андами. Теперь сын Есугея решил попросить у побратима помощи.
Полгода ушло на создание воинского союза. Джамуха тепло принял Темуджина, а услыхав рассказ о злодеяниях меркитов, воскликнул:
– Постель твоя опустела, брат! Половина груди твоей оторвана. Мое сердце от этого полнится скорбью. Что ж, мы раздавим подлых меркитов и освободим нашу госпожу Борте!
Двадцать тысяч кераитов вывел из своих степей хан Тоорил, две «тьмы»[16] джардаранов пришли с Джамухой. И множество охочих людей из разных племен встали под туг Темуджина – степь еще не знала такого огромного войска. Но и враг был силен. Хан удуут-меркитов Тохтоа-беки призвал себе на подмогу увасов и хаатов, меркитские племена, кочевавшие от степи Буур-кеер до реки Селенги.
В этой войне победу мог одержать лишь тот, кто сумеет разгадать замыслы врагов и ударить в самое слабое место. Но самое главное – нужно было спешно и тайно перебросить через огромные расстояния войска и обозы. По уговору, отряды Тоорила и Темуджина встречались все у той же горы Бурхан-халдун, а у истоков Онона к ним должен был присоединиться Джамуха со своими джардаранами.
Темуджин впервые столкнулся с трудностями войсковой организации. Нещадно нахлестывая коня, он целыми днями носился среди расположившихся у подножия священной горы воинских станов, плетью и мечом добиваясь безоговорочного подчинения. Волк помогал ему, устрашая строптивых и заносчивых. Сына Есугея-багатура зауважали – все видели, что это не просто юноша из знатного рода, но и настоящий вождь, готовый, если надо, на все.
Кераиты подошли к горе на несколько дней позже уговора. Темуджин поклонился названному отцу Тоорилу, а потом сказал, цедя слова сквозь зубы:
– Разве мы не договаривались и в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания? Разве отличается от клятвы ханское «да»?
Изумленный Тоорил признал, что виноват и заслуживает выговора. Затем соединенное войско выдвинулось к Онону, встретилось с отрядами Джамухи и пошло на север, навстречу врагу.
Тохтоа-беки вместе со своими воинами кочевал в тот момент по бескрайней Буур-кеер. Он был уверен, что его противники начнут войну не раньше осени и не слал гонцов к другим меркитским племенам.
Джамуха и Тоорил намеревались дождаться утра и тогда атаковать меркитов, но Темуджин, чье сердце грызла змея тоски, приказал идти в бой с марша. Лавина конных накрыла становище Тохтоа-беки. Каждый воин объединенной армии, будь то кераит, джардаран или нукер Темуджина, держал в правой руке меч, а в левой факел.
Меркиты, застигнутые врасплох, даже не думали о сопротивлении. Их рубили мечами, кололи копьями, убивали палицами и топорами. Тысячи мужчин и женщин в панике бежали в ночную степь, а следом за ними летела погоня – отряды конных. К рассвету стало ясно – мужчин убили почти поголовно. Из трехсот человек, участвовавших в нападении на курень Темуджина, не ушел ни один. Лишь хан меркитов Тохтоа-беки с горсткой воинов сумел бежать по Селенге к Байкалу.
Темуджин сражался наравне с простыми нукерами. Меч его почернел от крови, доспехи были посечены, конь изранен. Серебряный волк гнал сына Есугея вперед. Громко выкрикивая имя жены, Темуджин носился меж врагов, безжалостно истребляя их, и к утру нашел Борте в одной из юрт. Она вышла ему навстречу, взялась за узду коня и заплакала, не в силах посмотреть мужу в глаза.
Тогда Темуджин отправил гонцов к Тоорилу и Джамухе со словами:
– Я нашел то, что искал. Остановимся здесь.
И вот теперь они сидят у очага и молчат. Но молчание не может быть вечным. Разгром меркитов – только начало. Впереди новые походы, новые битвы. И Темуджин, отбросив пустую чашу, поднялся на ноги.
– Борте… Жизнь моя! Вечное Синее небо милостиво к нам – мы снова вместе. Забудем прошлое.
И впервые за много дней подняла глаза на мужа красавица Борте. Отложив вышивку, она сказала, словно продолжая прерванный разговор:
