После, Ньярлахотеп появился в облике Иисуса перед своими последователями, и стал формировать свою церковь, церковь, которая подготовит людей к Судному Дню, когда маски человечества будут сброшены, они вернуться к своей настоящее природе, которую они отвергли столько лет тому назад, когда вкусили плода познания добра и зла; тогда они и одели эти маски, скрывающие «зло», которое на самом деле и было их природой. И вот время пришло, Судный День приближался.
Аска едва не сошла с ума, пытаясь отвергнуть все это. Но ведь они могла это видеть, это все было столь реальным. Неужто все, во что она верила — ложь? Ее религия — всего лишь инструмент Ньярлахотепа для уничижения человечества? Всевозможные картины проносились перед ее глазами, крестоносцы, инквизиция, сожжение ведьм, Холокост, все грехи, совершенные во имя Господа. Для чего все это? Неужто все это для Внимающей Пустоты?
Для нее это было слишком много. Она никогда не хотела ничего подобного. Ее пламя вышло потоком; она слышала, как люди за ней обжигаются и умирают, но ей было все равно. Если мир на самом деле таков, то она хотела его уничтожить. Лучше пусть уж ничего не будет, если в этом мире есть только Внешние Боги. Тогда человечеству лучше всего погибнуть.
Ньярлахотеп попытался заговорить, но ее пламя обрушилось на него, в во мгновение превратило в пепел. Он не умер. Он восстанет, она знала это, и это только раззадоривало ее еще больше.
Она собрала свои силы. Этот мир должен сгореть. Гореть, гореть, гореть. А если он не сгорит до конца, то она бы умерла, только бы не жить в этом мире.
— Ты уничтожишь своих друзей вместе с врагами? Не будь дурой, он лжет, — сказал голос, — Еще не слишком поздно вернуться назад.
Она посмотрела на океан огня, что окружал ее.
— Кто ты? — осторожно спросила она.
— Я тот, кто послал тебя и остальных моих Архангелов защитить мир во время кризиса. В скорбный час, когда мир будет страдать в руках тех, кто осмеивал меня. И я послал вас, чтобы вы приняли плотскую форму, как и я когда-то, и стали защитниками мира. Но не теми, кто его уничтожит. Ведь ты — Габриэль, и твой свет откроет правду, сожжет беззаконие, но не тронет невинных и убогих. Неужто ты забыла это, дочь моя? — голос был спокойным, но неузнаваемым, то ли мужским, то ли женским.
Аска дрожала в нерешительности, боясь, что это был очередной трюк.
— Кто ты? — повторила она.
— Я начало конца, создатель всего, тот, кто создал миры и все, что есть в них. А ты мое возлюбленное дитя, Габриэль, она из моих ангелов. Помни это, — голос был полон сострадания, и Аска уцепилась за него как за последнюю соломинку.
Были вещи… которые она вспоминала… вспыхивающие картины, разговоры с людьми, Его слова. Была ли это она? Она ли шла впереди сынов Израилевых по время исхода из Египта, она ли говорила с пророками? Но ведь она человек, не так ли? Она Аска, а не ангел. Хотя сейчас она скорее была ангелом, чем Аской.
— Я не могу… я столь потрясена… кто я? — в отчаянии спросила она, и у нее закружилась голова.
— Одна из посланных мною, посланных защитить человечество в век Хаоса, — сказал голос, и он казался громче, так как она стала к нему прислушиваться. — Ты вспомнишь все, когда придет время. Просто верь в меня так, как я верю в тебя.
Аска расплакалась. Она хотела верить, хотела, чтобы ее силы имели источником что-то святое, а не грязь. Но все это могло оказаться очередным трюком. Она хотела верить, но это было так трудно, так трудно верить.
— Я должна… я хочу верить, но я просто… бедная Анна…
— В конце концов, все вернется ко мне, — сказал голос, уже шепча ей на ухо. — Все поймут, пусть для этого потребуется время, и раскаются, так как нет ничего глупее, чем вечно отрицать правду. Ты увидишь ее еще раз, свободной от той лжи, в которую она ввергла себя. Но я хочу, чтобы ты подняла руки, и несла мое слово, ибо есть многие, кто поверит его лжи, если ты не будешь рядом с ними.
— Анна… ты имеешь ввиду…
— Адское пламя сжигает нечистоты. Это твое пламя, открывающее правду. Правда жжет, но, в конце концов, все будет очищено, мир будет единым, как он был когда-то, прежде чем попасть во власть теней и тьмы. Возьмешь ли ты свой меч, Габриэль, и будешь бороться за эту правду?
— Он сказал мне… — она задрожала и обхватила себя за плечи. — Что он… что ты…
— Он отец лжи, ибо он верит, что существует лишь мир, который он создал по моему приказу; он убедил себя в том, что меня никогда не было, что все, что происходит, происходит согласно его воле. Но он тешит себя собственными иллюзиями; он ослепил самого себя. Но даже он может очиститься. Не слушай его ложь, — сказал голос, непонятно, то ли мужской, то ли женский, и внезапно, Аска узнала эти голоса, это были голоса ее родителей.
— Я твой отец и твоя мать; они были сосудами, который привели тебя в мир плоти, — сказал голос. — А сейчас они живут во мне, ожидая того времени, когда ты вернешься. Но это время еще не пришло. Ты нужна миру.
«Вот это должно быть правдой», — решила она. Сатана… Ньярлахотеп…мог создать все что пожелает, заставить ее видеть то, что он хочет, наполнить ее чувства ложью. Это было частью его силы, его власть над миром чувств. Все, что он показал ей — ложь. Он хотел чтобы она забыла свое настоящее «я».
Теперь все прояснилось. Рафаэль, Уриэль, Ариэль, Микаэль, Бодиэль, она — Габриэль, были посланы человечеству, чтобы открыть новый век, провести людей через скорбь к новому тысячелетию. Они потерялись в своей плоти, и Бодиэль заплатил за всех, поддавшись лжи Демиурга, Ньярлахотепа.
Этого она не могла вспомнить, но поняла сейчас. Голоса в ее голове, все они были просто иллюзией, наведенной Ньярлахотепом, тени уже павших ангелов, предавших доверие своего создателя, силы которых теперь так нужны небу. В ней эти силы только станут чище и мощнее. Ее сила была святой. Должна быть.
Она прогнала голоса, заглушив их вновь родившейся верой, и выпрямилась, держа меч чистого пламени.
— Я сделаю все, что можно для защиты этого мира, мой Господь, — сказала она, поклявшись в этом самой себе. — И помогу другим вспомнить ту правду, ниспосланную нам тобой, — она почувствовала новую силу.
— Тогда проснись, — сказал ее отец. — Встань, — велела ее мать. — И не греши больше, а иди, озаряемая светом любви.
Любовь. Она переполняла ее сердце, унося ее страх.
— Я должна идти, — сказала она, и взмахнула крыльями, улетая в просыпающийся мир, в котором ей суждено было нести божественную миссию.
* * *
Звезды блестели в отдалении, но воздух вокруг Синдзи был холодным. Осмотревшись, он не увидел земли; он был в глубине космоса, и не было ничего, кроме отдаленных мерцающих звезд. Хлопали его крылья, большие, черные, кожистые крылья; это было так привычно, будто он родился с ними. Он медленно обернулся, пытаясь понять, если ли здесь хоть что-то, стоящее внимания.
