— Кром, служи я в столь скучное время при столь скучном дворе в годы юности, сделал бы это на пяток лет раньше, после бесславно закончившейся заварухи в Западной Марке.
— Так уж и бесславно, — буркнул, оторвав от губ флягу Ройл, явно в оба уха слушавший разговор.
Оливей дернулся, как от удара кнутом, — любой из его челяди, подобным образом вмешавшийся в разговор, сильно пожалел бы об этом. Однако барон быстро взял себя в руки и продолжил:
— Гарнизонная жизнь бедна на события, и, чтобы удовлетворить свое праздное любопытство, я порасспросил одного из мастеров заплечного дела. Как я понял, гвардейского капитана интересовал некий эпизод, происшедший в ходе похода на разбойничье логово, когда подлый атаман этого сброда сбежал от аквилонских солдат.
— Было что-то такое. — Конан, решив, что со скукой можно бороться разными способами, особенно когда больше заняться нечем, и стал припоминать: — Действительно, Черные Драконы прижали этого мерзавца к какому-то вонючему водоему, однако нежданно-негаданно появилась непредвиденная подмога, и атаман растаял в зарослях, словно благочестие монаха, провалившегося в винный погреб.
— Ваш капитан — выходец из местных? Наследник наших некогда весьма беспокойных соседей — герцогов Пеллийских?
— Да, он наследник. Где-то там, в родовом гнезде сидит его слабосильный младший братец. Ну и что из этого?
— Дело в том, что молодой человек распознал среди напавших на его бойцов мерзавцев двоих или троих воинов из замковой стражи своего родового гнезда и, желая удостовериться в точности своих наблюдений, замучил до смерти пленного.
— Вот как? Славно!
Конан хлопнул себя по ляжкам. Казалось, его весьма позабавило это известие.
— Значит, великий путешественник Эйольв, павший в битве с вашей, барон, армией в Год Дракона, — не единственный достойный отпрыск старинного аквилонского рода? Армледер — всего лишь служака, каких много в моей армии. Нет в нем, знаешь, эдакой живости, что ли, огонька. А если младшенький больной братец снюхался с грабителями с караванного тракта…
— Я ослышался или короля Аквилонии чуть ли не радует таковое поведение родовитого аристократа? — Барон, без сомнения высоко ценивший рыцарскую честь и доброе имя аристократов, сделал круглые глаза.
— Нет, барон. Это обстоятельство, без сомнения, прискорбное. — Тон короля выдавал скорее живое любопытство скучающего в праздности и безделье искателя приключений, чем владыки, разгневанного дурным поведением своего вассала. — Однако, Кром, к которому моя варварская душа устремляется в моменты радости или отчаяния, крепко вбил в головы всех киммерийцев одно: когда этот мир покинут последние мужчины, которым звон стали милее шороха юбок и звяканья монет, грянет Последняя Битва. Стало быть, не все еще потеряно…
— Я старый боец и ничего не смыслю в богах. Не мне разбираться, что есть признак здоровья в могущественных странах, — дипломатично сказал немедиец. — Но я поставлен моим королем на страже границы, а данное вскрывшееся обстоятельство прямо касается моих воинских обязанностей. Я просил бы…
— Валяй, тебе удалось чуть развеселить меня и вновь внушить веру в человеческий род. У тебя есть еще что-то за пазухой, кроме признания вшивого бандита и доноса палача, а?
— Проницательность аквилонского владыки уже давно вошла в поговорку. У меня есть все основания полагать, что на аквилонско-немедийской границе, в этих диких горах, зреет нешуточный заговор: интриги плетутся как против власти Тарантии, так и Бельверуса. Сегодня я поделился своими соображениями со славным полководцем Аквилонской Короны, и он упрочил мои подозрения.
— Так почему бы тебе не рассказать о заговоре не только старому Троцеро, но и Конну? Право, после известных событий я устал от интриг, которые творят рыцари, отложившие в сторону мечи к прискорбию богов?
— Как бы это сказать поделикатнее… — Оливей поджал губы.
— Ну, давай, без церемоний, барон, мы же с тобой старые воины. Не бойся при мне обругать Конна, я сам не доволен сыном, в его годы следует похищать красавиц и охотиться на чудовищ в дальних странах, а не пропадать безвылазно на балах и пирах.
— Принц Конн известен в цивилизованных странах, как большой поборник наук и высокой поэзии, посему нет ничего удивительного в его дружбе со многими отпрысками славных немедийских родов, где эти добродетели пышным цветом распускаются не один век…
Конан грязно выругался, коротко и незамысловато, словно подвыпивший торговец пивом, уронивший пару монет в сточную канаву. Оливей недаром был старым воякой — и ухом не повел.
— А у меня и, как выяснилось, у славного графа есть веские подозрения, что заговор плетется на самых верхах, и в нем участвуют весьма известные владельцы знаменитых гербов и знатных титулов, которые… находятся под покровительством принца Конна.
— Кром! Уж не хочешь ли ты, барон, сказать, что мой сын замышляет против меня?! — Конан вскочил и навис над нешелохнувшимся Оливеем.
За столом утих разговор, а Иллиах встал и расположился за спиной немедийца, поигрывая массивной глиняной кружкой.
— Я далек от таких нелепых обвинений.
— В чем же дело, раздери тебя медведь?
— По молодости и неопытности, что весьма понятно и простительно, принц в погоне за внешним лоском дает покровительство людям, чьи интересы напрямую угрожают интересам тронов двух величайших владык Хайбории. Речь идет не о покушении на одного из славнейших королей, разумеется. Скорее о попытке мятежа в пограничных провинциях с целью создания нового государства.
— Ну, это еще может быть. — Конан уселся обратно, знаком приказывая Иллиаху вернуться к прерванному занятию, что киммерийский юноша не замедлил сделать.
— Но я не стал бы тревожить короля Аквилонии по столь ничтожному поводу, иди речь лишь о заурядном бунте, пусть и с участием родовитой знати. Или говорить о младшем сыне основателя Картографической академии в Тарантии.
— Что ж еще творится в этом Митрой забытом медвежьем углу? Мне кажется, что все это дело стоит поручить паре-тройке моих полков или даже вашему гарнизону — благо любой пропуск через границу для обоюдной пользы я могу подписать немедленно.
— Изучив известные факты, у меня и графа Троцеро сложилось убеждение, что верхушка заговора, без сомнения возглавляемого Торкилем Пеллийским, сама не более чем игрушка в руках более грозных сил, враждебных всему хайборийскому миру.
— И кто же эти злодеи?
— Золотому Льву Аквилонии, — Оливей ухмыльнулся, — без сомнения, должно быть известно имя Керим-Шаха?
