уклоняясь от второго удара. Ветка была слишком тяжелой, и быстро двигаться у меня не получалось, хотя я боролась за свою свободу, подгоняемая бурлившим в крови адреналином.
Справа от меня зазвенели мечи. Это Кэлум сражался с предводителем Дикой Охоты. Я осмелилась на мгновение отвести взгляд от своего противника и оглянулась, чтобы посмотреть, как Кэлум двигается.
Перед моими глазами предстало завораживающее зрелище – он как будто слился в единое целое со своими клинками. Где бы он ни учился, какой бы ни была его жизнь, но он избегал ударов предводителя Дикой Охоты с изяществом, которого я не видела никогда. Его мечи грациозно рассекали воздух, будто он танцевал, несмотря на массивность его тела и ширину плеч.
С такой огромной мышечной массой он должен был двигаться как тюлень и брать скорее мускулами, а не грацией. Но он двигался так, словно его вырезали из кошмаров и создали из греха. Он был прекрасен и опасен и олицетворял собой все, о чем только могла мечтать женщина.
Он был моим единственным шансом на свободу, но одновременно отвлекал меня, чего я не могла допустить.
Пока я пялилась на Кэлума, мой противник воспользовался моментом и выбил ветку у меня из рук. Дерево треснуло, я охнула, и Кэлум быстро повернулся в мою сторону. Лицо у него было озабоченным, и один из мечей замер в воздухе.
– Я в порядке! – Крикнув, я пригнулась, чтобы не попасть в руки Охотника, намеревавшегося схватить меня.
Бросившись вперед, я вытащила кинжал из ножен, привязанных к его бедру, и быстро трижды ударила его в бок. Охотник, застонав, упал передо мной на колени, а я развернулась и вскочила на ноги.
– Боги, – выдохнул рядом со мной Кэлум, и его глаза на мгновение сузились, когда я оттолкнула свое ноющее тело от павшего фейри.
Никакой вины я не чувствовала. В этот раз я не упрекала себя за то, что всадила клинок в его плоть. Ведь он не колебался ни секунды, когда пронзил мечом моего брата.
Когда второй Охотник был обездвижен, я помчалась к скале, сожалея лишь о том, что оставила Кэлума сражаться в одиночку. Он вмешался из-за меня, спас меня из плена, а я, наоборот, бросила его.
Охотники, притаившиеся на опушке леса, пришпорили своих скелетообразных лошадей и устремились за мной, их гончие щелкнули зубами и ринулись в погоню. Они мчались, взрывая когтистыми лапами землю, роняя капли густой слюны из пасти; слюна таяла, смешиваясь с тенями.
– Эстрелла! – завопил Кэлум, крепко припечатав предводителя Дикой Охоты тяжелым сапогом, чтобы оттолкнуть его от себя, отчего тот растянулся на спине.
Его голос эхом разнесся по воздуху, и волоски у меня на руках встали дыбом, а по коже пробежал холодок.
Пока я бежала к краю обрыва, гончие уже почти хватали меня за пятки, щелкая огромными зубами. Наконец я достигла цели и бросилась вниз, перекинув кинжал в раненую руку.
Крутанувшись в воздухе, я стала падать, и мое тело снова стало невесомым. Мне пришлось бороться с собой, чтобы подавить крик, рвущийся из горла. Я увидела гончих, которые рычали из-за упущенной возможности отведать моей крови, прежде чем отдать меня хозяину.
Я успела поймать взгляд темных глаз Кэлума, его лицо исказилось от шока. Споткнувшись, он оставил в покое Охотника и побежал ко мне, не обращая внимания на гончих, поджидавших его на краю.
Я падала, размахивая руками и ногами. Извернувшись, я ухватилась за корень дерева, торчавший из грязи и глины склона, и плечо дернулось от внезапной остановки. Кости заныли, пока я в отчаянии цеплялась за корень. В отличие от другого плеча, слабого и почти бесполезного, это позволяло мне удерживать тело, качавшееся над пропастью. Кожа на руке, содранная корой, кровоточила.
– Эстрелла! – снова взревел Кэлум, и его голос эхом прокатился вниз по склону обрыва, который стремился прямо в океан.
Я проигнорировала звучавшую в нем мольбу, преодолевая жгучее желание сказать Кэлуму, что я в безопасности.
Чертыхаясь от боли, я бросила кинжал и прислушалась к звуку всплеска, с которым он упал в воду. Ухватившись освободившейся рукой за еще один, нижний, корень дерева, я принялась нащупывать ногами место, в которое смогла бы упереться, чтобы спуститься. Бран был где-то там, внизу. Там обязательно найдутся хоть какие-то его следы или то, что осталось от него после падения. Мне нужно было увидеть его, чтобы попрощаться.
Упираясь носками в глину, я начала спускаться по склону обрыва с болезненной медлительностью, а надо мной раздавались звуки боя, убеждая меня, что, по крайней мере на данный момент, с Кэлумом все в порядке. Его еще не схватили, но это был лишь вопрос времени.
Руки болели, но я продолжала спуск, ища ногами опоры на поверхности, чтобы снять часть давления с рук, которые были далеко не настолько сильными, чтобы долго выдерживать вес тела. Я не могла поверить, что не разбилась, что у меня вообще хватило сил уцепиться за корни и удержать себя на весу.
В этот момент я просто действовала, не задумываясь над тем, как буду подниматься обратно, после того как найду то, что осталось от моего брата.
Я подавила странный приступ вины за то, что решила искать Брана, а не помогать Кэлуму сражаться. Для меня на первом месте всегда был брат, а не незнакомец, пусть даже такой, которому одна часть меня хотела отдаться. Исключительно по своей воле я бросилась со скалы, чтобы найти тело брата.
Бран мог выжить, но я не могла двигаться дальше, не убедившись в этом или в обратном. И Кэлум может выжить, если ему удастся сбежать от Дикой Охоты и он не станет возвращаться за мной. Он примет это решение сам. Без меня ему будет даже лучше, ведь я подвергаю его опасности.
Я спустилась с обрыва на скалистый уступ. В волнении я даже не подумала о том, выдержит он меня или рухнет от внезапно возросшего веса. Ноги подогнулись, когда я качнулась вперед, чтобы не сломать их. Затем вскочила и, спотыкаясь, побрела по песку и грязи к отступающей внизу волне.
Так я и двигалась по краю, пока ледяная морская вода не хлынула в мои изношенные ботинки и не заколола подошвы ледяными иголками, а затем, когда я упала на колени, вода и вовсе поглотила меня, волны накрыли с головой.
Я поднялась из соленой ледяной жижи и, откинув волосы назад, провела рукой по лицу.
– Бран! – закричала я, оглядываясь по сторонам.
Ночь была слишком темна, чтобы разглядеть хоть что-нибудь
