Ознакомительная версия.
Во всех закутках и углах виднелись кровавые следы демонов, оставленные в жирной саже. Ужас Терна был слишком силен, чтобы хоть попытаться идентифицировать останки, но их хватало на каждого, и даже с избытком.
Скрепленные раствором камни Релана устояли, но тщательно отремонтированная мебель валялась разломанная, как почти все остальное. Терн нашел кое-какую одежду, но еда сгинула напрочь вместе с материнскими травами и приправами. Сохранились только большой стальной кухонный нож и ступка с пестиком. Терн забрал их.
Он закашлялся, и грудь отозвалась колющей болью. Дым стоял слишком густой, и не спасала даже мокрая рубаха, прикрывавшая лицо.
Он уже собрался уйти, но его привлек металл, блеснувший в общей комнате. Среди костей и маслянистого пепла лежало отцовское копье.
Терн поднял его из грязи. Обугленное древко сломалось в руке, но наконечник остался острым и прочным. Рядом нашелся меченый щит Релана. Ремни придется чинить, но кованая бронзовая поверхность засияла, когда Терн смахнул с нее пепел.
Выйдя на крыльцо, Терн убрал с лица рубаху и глубоко вдохнул утренний воздух в тот самый миг, когда перил коснулось солнце. Неужели всего сутки назад он стоял здесь с отцом, скрещивал ноги и мечтал быть единственным ребенком в семье?
«Эверам услышал мою эгоистичную просьбу, – подумал он. – Услышал и послал недрил, чтобы покарать меня ее исполнением».
Вдалеке затрубил большой рог. Народ увидел дым и скоро явится разбираться.
«Они не узнают, – сказал он себе. – Ни то, что я устроил пожар, ни о моем пожелании».
Терн всхлипнул. Какая разница, узнают или нет? Он-то знал. Знал, что это его вина. Все произошло из-за его эгоизма. Глупости. Беспечности.
«Лучше бы я с ними сгорел», – подумал он. Но и в этом была неправда. Его семья погибла с честью. Они пойдут одиноким путем и станут ужинать на Небесах за столом Эверама.
Но Терну отныне заказаны Небеса. Теперь он хаффит.
Послышались крики, болотники приближались. Сейчас свернут за угол и увидят его.
Терн повернулся и побежал в топи.
На болоте полно еды, если знать, где искать. В торфяниках гнездовались птицы, и всюду росли съедобные корни и травы, отлично знакомые сыну травницы. Терн всяко не испытывал особого голода. Несколько грибов и корешков, которые покончили с желудочными коликами, да глоток воды из ручья на ходу. Болото тянулось, сколько хватало глаз, – все пятьдесят миль до большого озера.
Прошли часы, и Терн обнаружил, что бредет к свалке на окраине топи. Он был там бессчетное число раз, приезжая в отцовской мусорной тележке.
Терн всегда обретал в этом месте умиротворение. Кроме его родных, сюда почти никто не заглядывал, и Терну становилось спокойно среди хлама, – по крайней мере, пока солнце стояло высоко. Свалка представляла собой тихое кладбище, забитое остовами телег и никуда не годной мебелью, с горами мусора помельче, высокими и зловонными. Ближе к болоту земля была сырой, мягкой и смрадной даже без всяких отходов.
Возле одной мусорной кучи виднелся дикий свиной корень с высокими и толстыми стеблями, буйно разросшийся в удобренной почве.
«Недрилы нипочем не найдут меня здесь», – подумал Терн. Участок слишком вонял, чтобы его учуяли, и демоны никогда не забредут в заросли свиного корня по чистой случайности.
«Это лучше, чем ночевать в терновнике».
Лето 324 П. В.
Раген сделал глубокий вдох. Пахло отчасти его личной вонью, настоявшейся за многодневное странствие без постели и ванны, но амбре пересилил аромат теплой пыльцы, который напомнил об истоках его любви к дороге вестников. В Лактоне стояло лето – мечта и сказка для его земляков в далеком северном Милне. Каменистая почва Милнских гор была скупа на урожай фруктов, но плодородные земли вокруг великого озера родили с лихвой и не терпели убытка.
Он привстал в седле и сорвал с низкой ветки яблоко величиной с кулак. Жители придорожных деревень сажали деревья с оглядкой на вестников. Для многих селений это было поводом к гордости, и путники закатывали царские пиршества, вкушая груши и яблоки, сливы и персики. На одном участке пути росли такие апельсины, что рот Рагена наполнялся слюной при одном воспоминании.
«Не надо спешить, – подумал он, со смачным хрустом вгрызаясь в яблоко. – Наслаждайся мгновением и запоминай, потому что оно не повторится».
– Последний поход, – пообещал он Элиссе. – Я вернусь еще за месяцы до рождения малыша и уже навсегда повешу копье на стену.
В запасе оставался не один месяц пути, и пообещать было просто. Большую часть времени он потратил на доставку местной почты, чтобы повидаться и проститься со старыми друзьями. Кто-то встречал его радушно, кто-то – на удивление трогательно. Обе стороны договаривались поддерживать связь, но все понимали: больше они не увидятся.
Он доехал до Форта Райзон и дальше, путешествовал по три дня кряду лишь для того, чтобы навестить определенный хутор и в последний раз полюбоваться безлюдными пустошами. Но скоро он покинет Лактон и вступит в Энджирс, где список друзей короче.
Он тосковал по Элиссе, мечтал обнять ее и полюбоваться ее округлившимся чревом, но не мог избавиться от желания выгадать еще немного времени, прежде чем ворота Милна закроются за ним в последний раз.
Раген проделывал этот путь ежегодно на протяжении двадцати лет, пользуясь доверием и гостеприимством как купцов, так и правителей. Хлебное место, за него старшие вестники готовы были вцепиться друг другу в горло, – за несколько лет удавалось скопить достаточно, чтобы еще молодым уйти на покой. Цеховой мастер Малькум наверняка потирал руки в предвкушении куша, который сулили ему вестники за это назначение.
Но Раген успел пошептаться с кем надо и собрал письма от королевских особ и купцов со всей страны, в которых выражалось желание видеть на месте Рагена его протеже Арлена Тюка.
К горлу подступил ком, и Раген сглотнул от гордости. Его карьера заканчивалась, но Арлен достоин сменить его, как Раген сменил своего отца, королевского вестника.
Раген завидовал Арлену, но угнетало его личное будущее. Все говорили о его отставке как о чем-то желанном, словно отказ от красоты большого мира и жизнь за мечеными стенами принесут ему великое облегчение.
– Ночь, мне почти сорок лет, – пробормотал он.
«Сорок три, – уточнил внутренний голос. – Раньше после ночной пьянки тебе хватало тарелки яиц и четырех часов сна, а теперь мучаешься несколько дней».
– У тебя как у вестника есть два пути, – сказал ему в годы ученичества мастер Коб. – Уйти молодым или умереть молодым. Демоны не простят тебе, когда ты утратишь прыть тридцатилетнего.
Ознакомительная версия.
