Толпа раздалась. Люди с факелами тут же осветили столб. На вершине и впрямь было что-то с трудом различимое в темноте. Мойа подбежала к столбу.
— А еще там серебряная заколка, ее специально для Праздника Зерна сделал старый Махатан. Такая заколка очень украсила бы мой плащ, не правда ли?
Раздались возгласы восторга, — Тот, кто достанет мне венок и заколку, сам наденет венок мне на голову и сам заколет на мне плащ. Видите, плащ есть, но его нечем заколоть! — Она приняла из рук старика (видимо, это и был кузнец Махатан), новый шерстяной плащ и показала всем. — А еще этот смельчак заслужит мой поцелуй. Найдется ли в кланах земли Гвинид кто-нибудь, кто утешит бедную девушку?!
Тут же раздались ответные крики: желающих нашлось множество.
— Она уже четвертый год это предлагает, — пояснил Майлдаф, который остался стоять, спокойно попивая из кружки. — Никому еще этого не удалось. Я сам пробовал три года подряд — бесполезно. Но я поднимался выше всех — до половины! Здесь нужны сила медведя и ловкость снежной кошки.
Король кивнул. Он смотрел на молодых сильных парней, которые один за другим, под музыку и шум собравшихся, пытались покорить столб — и раз за разом срывались, сопровождаемые смехом не принимающих участия в забаве и тех, кому это еще предстояло.
Взгляд короля то и дело возвращался к Мойа. Она была как лепесток огня: вся горела и, кажется, светилась. И она была красива и гибка, как настоящий огонь.
Когда то ли пятнадцатый, то ли двадцатый желающий попытать счастье съехал вниз и поспешно скрылся в толпе, повисла пауза. Если кто еще и думал добраться в этот раз до верха, то уверенности у него явно поубавилось.
— Что же вы, мужчины Гвинида?! — прозвенел голос Мойа. — Или четвертый год подряд не смогу я надеть новый плащ и опять должна ходить в старом всю холодную зиму? Или вы ждете, когда сквозь дыры в нем увидите мое тело? Зря ждете: Мойа умеет держать в пальцах иголку!
Но горцы продолжали мяться, и тогда в освещенный факелами круг вошел высокий черноволосый мужчина в кожаных штанах и тунике. Мышцы на его теле играли легко, как волны, а руки, думалось, были свиты из нескольких толстых канатов. И в то же время двигался гигант совершенно бесшумно, как дикий лесной кот.
— Я достану тебе брошь, красавица, — прозвучал мощный, низкий, с хрипотцой, голос.
Даже не сбросив сапоги, хотя это дозволялось, человек приблизился к столбу, примерился, как это делает перед прыжком кошка, и… И, не успели собравшиеся и глазом моргнуть, как сильное тело взметнулось сразу локтей на девять, не меньше. Мужчина подтягивался только на руках.
Дальнейший путь вверх был труднее, ибо сила первого толчка была исчерпана, а столб давеча натерли маслом на совесть. Но на этот раз преграде суждено было покориться: человек стискивал дерево с силой питона. Руки его, казалось — или так оно и было? — проминали твердые ясеневые волокна, выдавливая в стволе углубления. Чудилось — или так и было наяву? — что столб скрипит. Все, и сама Мойа, затаили дыхание. До вершины осталось шесть локтей… Пять… Три… Один…
Пальцы-клещи ухватили железное кольцо, венчавшее столб. Мужчина подтянулся, заглянул в корзинку, укрепленную в кольце, и другой рукой извлек оттуда венок и что-то маленькое, но сверкнувшее благородной серебряной звездой в слабом, едва достигавшем такой высоты, отблеске факела. Но все добытое еще надо было доставить на грешную землю, ведь столб оставался скользким, а одна из рук теперь была занята хрупкой ношей. Надо было обладать большой силой и отменным проворством, чтобы не сорваться с большой высоты.
Но человек, кажется, не ведал усталости. Будь у него заняты обе руки, он, наверно, добрался бы вниз только с помощью ног. Наконец, когда до земли оставалось локтя четыре, он чуть оттолкнулся от столба и легко и мягко спрыгнул на землю. Дыхание его оставалось ровным, будто и не влезал он только что наверх, а стоял здесь, внизу, пил и балагурил.
Мойа с любопытством оглядела незнакомца. Был он уже немолод и лицом не походил на горца, но разве это было важно? Девушка смело подошла к победителю.
— Как и обещала, я склоняю голову перед тобой! Пусть этот венок будет возложен твоими руками!
Наклоняться, впрочем, ей не пришлось: мужчина был на голову выше Мойа.
— А теперь пусть и этот плащ будет застегнут тобой! — провозгласила Мойа, когда золотой венок украсил ее желтые волосы. И вот серебряная фибула с тонким фантастическим рисунком, засверкала у нее на плече. — А теперь я выполню свое третье обещание!
Тонкие руки, серебристые в звездном свете, обвили шею незнакомца, и горячие губы коснулись жесткой щеки. В это мгновение Мойа почувствовала его ладонь на своей талии — эта рука могла бы запросто сломать ее, как соломинку, но эта же рука умела быть нежной и ласковой. Синие глаза — глаза северянина — смотрели не как сумасшедшие от страсти глаза юноши, но ясно и твердо. И она поняла, чего хочет сейчас: видеть эти глаза перед собою и не терять их из вида хотя бы сегодня ночью. А там будь что будет.
Поцелуй явно затянулся, приветственные крики смолкли, и Мойа, оторвавшись наконец от губ неизвестного, спросила громко:
— Я вижу тебя впервые, чужестранец! Назови нам свое имя!
Мужчина усмехнулся, обвел взглядом собравшихся и сказал негромко, но так, что услышал весь двор:
— Конан Киммериец, король Аквилонии.
Повисла тишина. Молчали все, слышно было, как потрескивают в кострах сучья и как звенит цепью сторожевой пес в дальнем конце обширного замкового двора. Никто не знал, что сказать на это: мало кто интересовался, кто теперь король Аквилонии, но о Конане Киммерийце слышали все. Мойа замерла в растерянности и смущении, и тут молчание нарушил явно уже хмельной, но бодрый и сильный голос Бриана Майлдафа:
— Да здравствует король Конан!
И тотчас те немногие, кто под командой Аврелия Мабидана сражался в армии Освободителя, узнали короля.
— Он! Это он! Да здравствует король Конан! — подхватили они.
И веселье закипело вновь. Люди приветствовали своего короля, и король был среди них своим, хоть и оставался киммерийцем. Потом еще много говорили, плясали, пели и пили, и никто не стал доискиваться, когда и куда исчезли со двора король Конан и с ним королева Праздника Зерна — Мойа Махатан.
Проснулся Конан рано — темнота еще не схлынула окончательно с небосклона, и последние звезды мерцали еще над зубцами западной стены. Сеновал в замковой пристройке приютил короля на эту ночь, и ночь эта была вовсе не худшей в его жизни, как сказал бы Хорса, и даже напротив. Мойа спала. Венок потерялся где-то в высокой копне сена. Густые длинные желтые волосы девушки разметались, в них кое-где смешно застряли такие же желтые соломинки. Она дышала легко и улыбалась во сне. Конан не стал ее будить. Он отыскал ее платье, плащ и другие вещи и аккуратно сложил их возле спящей.
