Ознакомительная версия.
— Хум-хум-хум.
Басовитое бормотание, как выяснилось, издавал тролль.
Лохматую гору путешественники заприметили издалека, но с дороги решили не сходить — в конце концов, чем раньше они кого-нибудь встретят, тем быстрее все прояснится. К сожалению, не прояснилось. Тупое создание, издающее сшибающую с ног вонь, занималось делом — чистило и без того идеально вычищенную дорогу широкой деревянной лопатой. Судя по всему, кто-то забыл отменить приказ, и бедолага, вместо того чтобы веселиться с остальными тварями, вынужден трудиться не покладая рук.
Увидев путников, тролль в очередной раз выдал грустное:
— Хум-хум-хум.
И вежливо приподнял обтрепанную войлочную шляпу с широченными полями, мгновенно став похожим на человековского крестьянина, выпрашивающего деньги на пиво.
Глаза печальные. Тяжело работать в праздник…
Трудолюбивую скотину путешественники обошли по широкой дуге; тролль не возражал, вернулся к своему занятию. Но еще через полсотни шагов Бразар вновь замер: на широкой дороге стояли три белоснежные собаки. Широкогрудые, с пушистой, густой шерстью, мощными телами и длинными лапами. Пасти ощерены в звериной улыбке, демонстрирующей длинные клыки, свешиваются красные языки, по которым стекает желтоватая слюна, глаза горят.
Враг?
«Собаки, — поправила себя Гаруса. — Всего лишь собаки».
Враг появится позже.
Бразар тоже понял, что зря забеспокоился. Фыркнул, извиняясь перед хозяйкой за напрасно поданный сигнал тревоги, сделал шаг вперед и презрительно посмотрел на псин: «Что, хвостатые, будем драться?»
Тарвагские звери и так-то не подарочек для сумрачных ублюдков, а уж если хозяйка-колдунья аккуратно вплетала в растущие рога магические нити, то мелким тварям с козлом лучше не связываться. Псины здоровы, но их лобастые головы едва доходят до груди Бразара — очень удобно и для удара копытом, и для укола рогом.
«Подеремся?»
Нет, не станут.
Поняв, что нагнать на путников страху не получилось, собаки расступились, а желтоглазая сука мотнула головой и тявкнула.
— Нас приглашают в гости, — вздохнула Гаруса.
Бразар фыркнул, гордо вскинул голову и уверенно шагнул вперед.
* * *
По дороге пришлось пройти около ста шагов. Трусившие следом псины зыркали зло, но благоразумно не приближались: понимали, хвостатые, что тарвагский зверь не упустит возможности наподдать зазевавшейся твари по окороку, а связываться не хотелось. Рога, копыта, пучок раскаленных нитей в ладошке нигири — нет уж, увольте, найдем другую дичь, послабее.
Закончилась дорога на большой поляне, окруженной старыми осинами с омертвевшими, высушенными вершинами и обломанными нижними ветвями. Вдоль деревьев шла невысокая ограда, сложенная из речных камней, а внутри виднелись покосившиеся могильные плиты.
Заброшенное человековское кладбище. Типично для них: закопать мертвых где попало, плюнуть и уйти. И забыть.
«Ложь, — покачала головой Гаруса. — Все вокруг — ложь. У отрогов Мышиных гор никогда не было человековских погостов. Меня обманывают».
Псины осторожно просочились мимо Бразара и побежали к центру кладбища, к большому костру, к тем, кто грелся у огня.
К настоящим врагам.
— Мы должны пройти, — твердо сказала нигири.
Кто бы ни сидел у костра, кто бы ни встал на их пути.
«Я должна пройти, и я пройду!»
И никаких сомнений, никаких колебаний, никакой робости. Если ты дружишь со страхом, тебе не дано принимать смелые решения.
Скакун кивнул, но с места не сдвинулся: сделать первый шаг должна хозяйка.
Гаруса неспешно выпустила из ладони нити, позволив им втянуться обратно, откинула с головы капюшон и медленно подошла к костру.
— Вам неведомы законы гостеприимства, поэтому я возьму ваш огонь без спроса.
— И не пожелаешь нам здравствовать? — удивился толстяк, одетый лишь в драную собачью шубу и грубые штаны.
— Вы не живете, вы существуете, — презрительно отозвалась нигири. — Зачем вам здоровье?
— Тебе бы оно не помешало, — протянул толстяк, разглядывая обмороженные руки колдуньи. — Больно?
— Не твое дело.
Она уселась на ближайшую к огню шкуру, положила меховой сверток на колени, расстегнула шубу и вытащила из-за пазухи маленький бурдюк с молоком, согретый теплом ее пылающего в лихорадке тела.
Сидящие у огня промолчали даже тогда, когда из свертка послышался плач. Гаруса спокойно открыла ребенку лицо — возле костра можно было не опасаться мороза — и принялась осторожно кормить проголодавшееся дитя.
— Гх-км… — откашлялся толстяк. Он почесал огромный живот и с улыбкой оглядел товарищей. — Я же говорил, что будет весело.
И вцепился зубами в сочную свиную ножку.
— Нравится, когда тебя унижают? — угрюмо осведомился чернобородый мужчина, одетый в грязную дубленую куртку и такие же штаны.
— Нравится, когда меня не боятся, — неразборчиво промычал толстяк — его рот был набит мясом.
— Вот и развлекался бы с ней в одиночку.
— Кто же знал, что вы припретесь ко мне в гости?
Чернобородый ощерился, хотел выругаться, но его опередила приятельница — рыжеволосая женщина, щеголявшая по зимнему лесу в тонком зеленом платье с глубоким декольте и в бархатных остроносых полусапожках, украшенных пошлыми блестками.
— Она нас боится, Орвар, — холодно произнесла рыжая, высокомерно разглядывая кормящую ребенка Гарусу. — Ей страшно.
Стоящий за спиной хозяйки Бразар презрительно продемонстрировал красотке желтые зубы.
— Не за себя, Дагни. — Орвар Большое Брюхо покачал лысой головой. — Нигири боится не за себя.
— Какая разница? Она боится, а ты обещал нам нечто необычное.
— Никто не виноват, что вы не способны увидеть необычное!
— Не зарывайся, Орвар!
— Хватит вопить, Сив[2] разбу́дите, — пробурчал щуплый молодой человек, восседавший на шкурах в окружении трех собак. Лицо у него было неприятное, одутловатое, а вот серые глаза притягивали: в них читался глубокий ум и тут же — бешеное, безумное веселье. Замечательные глаза. Очень больные.
Сделав товарищам замечание, Охотник потянулся и с неожиданной мягкостью поправил шкуру, под которой спала некрасивая молоденькая девчонка.
Будить чокнутую невесту никто не хотел.
Дагни Два Сапога прошипела ругательство и вернулась на свое место рядом с Расмусом. Орвар одобрительно кивнул и принялся грызть появившиеся из воздуха свиные ребрышки. Углежог сделал вид, что отвлекся, и принялся расспрашивать рыжую, что же, собственно, произошло.
Последний же из сидевших у костра обратил на появление Гарусы ровно столько же внимания, сколько и спящая Сив. Широкоплечий мужчина, расположившийся неподалеку от Охотника, сидел, положив руки на гарду вонзенного в снег меча, и не отрываясь смотрел на огонь. То ли думает о чем-то, то ли спит с открытыми глазами, то ли плевать ему на все.
Ознакомительная версия.
