Граф махнул рукой, прекращая спор.
— Мне нужно поддерживать форму, иначе я стану таким же дряхлым, как фон Виллах.
— На тебе лежит огромная ответственность, отец, — тихо произнесла Исольда. — Если тебя убьют…
— Меня не убьют!
Граф презрительно улыбался, будто смерть — это нечто вовсе не имеющее к нему отношения. В отблесках огня лицо его походило на отлитую из меди маску какого-нибудь дикого варварского племени и, действительно, казалось нетленным.
Исольда пожала плечами. Она многое унаследовала от отца, в том числе и знание того, что спорить с такими людьми, как граф Брасс, совершенно бессмысленно. В одном из своих стихотворений Богенталь так написал о ней: «Сошлись в ней и крепость и мягкость шелка», и сейчас, с любовью наблюдая за дочерью и отцом, он отмечал их удивительное внутреннее сходство.
— Я узнал сегодня, что Гранбретания захватила герцогство Кельн, — сменил тему Богенталь. — Похоже, это распространяется как чума.
— Довольно полезная чума, — ответил граф. — По крайней мере, она несет миру порядок.
— Политический порядок, возможно, — с некоторой запальчивостью возразил Богенталь, — но едва ли душевный или нравственный. Их жестокость беспрецедентна. Они неслыханно жестоки. И безумны. Это больные души, они любят все дьявольское и ненавидят все благородное.
Граф пригладил усы.
— Такое бывало и раньше. Взять того же колдуна из Булгарии, что был здесь Лордом-Хранителем.
— Булгарец был одиночка, Как и маркиз Пешт или Рольдар Николаеф. Они — исключение, и всегда, рано или поздно, их ждала гибель. Но Темная Империя — это целая нация таких выродков, и все ужасы, которые они творят, для них совершенно естественны. В Кельне гранбретанцы забавлялись тем, что насиловали маленьких девочек, оскопляли юношей и заставляли людей, желающих спасти свою жизнь, совокупляться прямо на улицах. Это ненормально, граф. Их главная цель — унизить человечество.
— Такие истории, как правило, преувеличены, мой друг. Тебе бы следовало это знать. Меня самого когда-то обвиняли в…
— Я думаю, — прервал его Богенталь, — что слухи — это не преувеличение правды, а лишь ее упрощение. Если их деяния столь ужасны, каковы же должны быть их тайные пороки?
— Страшно даже подумать… — с дрожью в голосе сказала Исольда.
— Да, — повернувшись к ней, продолжил Богенталь. — Мало у кого хватит духу рассказать об увиденном и перенесенном. Порядок, который они несут Европе, лишь видимость. На самом деле — это хаос, калечащий людские души.
Граф пожал плечами.
— Что бы они там ни делали, все это временно. Порядок требует жертв. Запомните мои слова.
— Слишком высока цена, граф.
— А чего здесь жалеть! Что мы имеем сейчас? Европа распадается на мелкие княжества, всюду бесконечные войны… Мало кто сумел прожить жизнь, ни разу не подняв меч. Все без конца изменяется. По крайней мере Гранбретания предлагает постоянство.
— И страх, мой друг. Я не могу с тобой согласиться.
Граф налил себе вина, выпил и, зевнув, сказал:
— Ты слишком серьезно смотришь на вещи, Богенталь. Если бы ты повидал с мое, ты бы знал, что зло проходит быстро, либо само — от скуки, либо его уничтожают другие. Лет через сто гранбретанцы станут здоровой и добропорядочной нацией.
Граф подмигнул дочери, но она, видимо соглашаясь с Богенталем, не улыбнулась в ответ.
— Пороки этих варваров слишком укоренились, чтобы столетие излечило их. Один их вид чего стоит. Эти раскрашенные звериные маски, которые они никогда не снимают, эти странные одежды, которые они носят даже в жару, их жесты, их походка… Они безумны, и это безумие заразительно. — Богенталь покачал головой. — И наша пассивность — молчаливое одобрение их деятельности. Нам следует…
— Нам следует пойти и лечь спать, мой друг. Завтра открытие праздника, — сказал граф, поднимаясь с кресла.
Он кивнул Богенталю, поцеловал дочь, легко коснувшись губами ее лба, и покинул зал.
Обычно в это время года, окончив летние работы, жители Камарга устраивают большой яркий праздник. Дома утопают в цветах; люди надевают нарядно расшитые одежды; по улицам водят молодых быков, важно вышагивают гвардейцы. А ровно в полдень в древнем амфитеатре на краю города начинается коррида.
Зрители, пришедшие сюда, рассаживаются на каменных скамьях, тянущихся по всему амфитеатру. На южной стороне арены сделана небольшая ложа — красная черепичная крыша, поддерживаемая резными колоннами. С двух сторон ложу закрывают коричневые и алые занавесы. Там расположились граф Брасс, его дочь Исольда, Богенталь и старый фон Виллах.
Отсюда они видели почти весь амфитеатр и слышали взволнованные разговоры публики и нетерпеливое фырканье животных в загонах.
Вскоре с противоположной стороны зазвучали фанфары шестерых стражников в украшенных перьями шлемах и нежно-голубых плащах. Их бронзовые трубы вторили хрипу быков и шуму веселящейся толпы. Граф Брасс поднялся с места и сделал шаг вперед.
Крики и аплодисменты стали еще громче, когда люди увидели его, улыбающегося и поднявшего в приветствии руку. Дождавшись тишины, граф начал традиционную речь:
— Почтенные жители Камарга, хранимые самой судьбой от катастроф и бедствий Страшного Тысячелетия, вы, которым дана жизнь, празднуете ее сегодня. Вы, чьи предки были спасены благословенным мистралем, очистившим небо от погибельных ядов, которые принесли другим народам смерть и вырождение, посвящаете этот фестиваль Ветру Жизни.
Снова раздались восторженные крики и аплодисменты, и зазвучали фанфары. Потом на арену ворвались двенадцать огромных белых быков. С красными горящими глазами, задрав хвосты, они метались по кругу: сверкающие на солнце рога, раздувающиеся ноздри… Быков целый год готовили к сегодняшнему представлению. Каждому из этих свирепых животных будет противостоять безоружный человек, который попытается сорвать повязанные на их шеях и рогах пестрые гирлянды и ленты.
И вот на арену, приветствуя зрителей, выехали всадники. Они принялись загонять быков обратно в стойла.
Когда им наконец удалось загнать животных, на арену, держа в руках золотистый рупор, выехал распорядитель праздника, одетый в раскрашенный всеми цветами радуги плащ и ярко-голубую широкополую шляпу. Его усиленный рупором и стенами амфитеатра голос походил на рев рассвирепевшего быка. Он объявил имя первого быка — Конеруж из Эйгис-Морта, владелец — известный скотовод Понс Ячар, а потом имя тореадора — Мэтан Джаст из Арля. Распорядитель покинул арену, и почти сразу из-под трибун выскочил Конеруж. Его огромные сверкающие рога были увиты алыми лентами.
