И тут раздался хриплый, полный возмущения голос.
— Клянусь Дамбаллой, стигиец, — похоже, ты забыл, кто здесь правит!
Конан перевел взгляд на Трон и только теперь заметил, что на нем сидит человек. Это был Ненаунир, верховный колдун Зимбабве, последний союзник Тот-Амона. Мускулистая намащенная маслом черная грудь Ненаунира поблескивала в лучах рассветного солнца. Глаза его холодно смотрели на людей.
Стигиец заметно смутился и — как показалось Конану — слегка побледнел. Конан почувствовал, что маги меж собой не слишком-то ладят. Теперь, когда черного братства Тот-Амона уже не существовало, коварный стигиец не мог рассчитывать ни на прежнюю роль, ни на былое влияние.
Стигиец смущенно забормотал:
— Конечно, конечно, брат! Главный здесь ты. Но, — но планы-то у нас общие! Когда мы захватим мир, ты станешь править Югом, а я — Западом. Мы разделим мир и поднесем его к ногам отца нашего Сета…
— К ногам Владыки Дамбаллы, чьим пророком и наместником я являюсь! проревел черный колдун. — Помни о своем месте, стигиец. Боги уже отступились от тебя. Твое время ушло, и делить с тобою власть я не намерен. Если ты будешь вести себя хорошо, ты вправе будешь рассчитывать на место управляющего в одной из моих провинций. И помни — ты должен подчиняться мне во всем! Ну а с этим белым демоном я разберусь и сам.
Ненаунир говорил на одном из диалектов шемского языка, принятом у торговцев Юга. Стоило ему замолчать, как черные воины дружно ударили оземь древками своих копий.
Верховный колдун Зимбабве перевел взгляд на Конана. Аквилонский король стоял, сложив на груди свои могучие руки; рядом с ним, гордо подняв голову, стоял его старший сын.
— Белый пес, — прохрипел черный колдун, — как ты посмел ступить на мою землю? Мы уже встречались с тобой в замке Лахи. Тогда ты смог спастись лишь потому, что Лахи хотела одолеть с твоей помощью стигийца и, тем самым, захватить черный престол. Она просчиталась и погибла от твоей руки. Затем ты лишил сил стигийца, уничтожив его великое братство. Если ты думаешь, что я буду повторять их ошибки, то ты заблуждаешься. Тот-Амон мне не страшен, более того — он мне даже не нужен. Здесь все решаю я. Бежать же отсюда тебе не удастся.
Конан молча смотрел в ледяные глаза черного мага.
— Последняя наша встреча состоится в Ночь Алой Луны, — продолжил Ненаунир. — Когда твоя кровь потечет к подножью алтаря Великого Змея, она напитает, собою Луну, душа же твоя исчезнет в пасти великого Дамбаллы!
— И когда же это произойдет? — спокойно спросил Конан.
Ненаунир отвернулся от него и громко позвал:
— Римуш!
— Слушаю вас, Ваше Величество!
Из-за трона выскочил маленький человечек в одеждах астролога. Судя по всему, он был уроженцем Шема.
— Когда наступит Ночь Алой Луны?
— Согласно моим вычислениям она наступит через двенадцать ночей. Ваше Величество!
— Ты все понял, белый пес? Ну, а теперь бросьте их в темницу!
Темницы древнего Зимбабве находились глубоко под землей. Отряд черных воинов вел Конана и мальчика бесконечными коридорами, тускло освещенными чадящими промасленными факелами. Глядя на странную форму сводов и диковинные пропорции подземных переходов, Конан лишний раз убеждался в том, что старые сказания были правдивы, — древний Зимбабве возводился не людьми, — его могло создать только змеиное племя. Подобные строения он видел только дважды: первый раз на зеленых равнинах Куша, второй — на Безымянном Острове, лежавшем в стороне от морских путей, в южной части великого Моря Запада, где не бывали ни купцы, ни пираты.
Камера, предназначавшаяся для них, была сырой и узкой. По черным, разъеденным временем каменьям стекали капли воды. Пол был устелен грязной гнилой соломой. Из-за решетки с громким писком выскочила огромная крыса.
Пленников бросили в камеру, и тут же тяжелая бронзовая решетка захлопнулась, зловеще залязгав запорами. Офицер запер дверь огромным ключом, и вскоре бесшумно ступавшие босые воины исчезли в полумраке.
Стоило стражам удалиться, как Конан принялся ощупывать стены и пробовать на крепость позеленевшие от времени прутья решетки. Окон здесь не было, единственным источником света был факел, горевший в самом конце коридора.
Юный Конн, выбрав местечко посуше, сел на пол. Жажда и голод мучили его, но он старался держаться достойно, пытаясь во всем походить на своего отца. Тринадцатилетний принц больше всего на свете боялся того, что отец заподозрит его в малодушии.
Осмотрев всю камеру и убедившись в том, что бежать отсюда невозможно, Конан сгреб солому в угол и, позевывая, разлегся рядом с сыном, положив руку ему на плечо.
Помолчав с минуту, Конн спросил:
— Отец, что они с нами сделают?
Конан пожал плечами.
— Я знаю лишь о том, что они собираются с нами сделать, — о том же, что произойдет на деле, ведают разве что боги. Не забывай о том, что добрая половина аквилонского войска сейчас направляется сюда. Представляю, как Паллантид их гонит! Пройдет целых двенадцать дней, прежде чем наступит Ночь Алой Луны. За это время произойти может многое.
Конн прошептал:
— Они хотят принести нас в жертву Сету?
— Да, им этого очень уж хочется, — ответил Конан. — Но эти черные скоты забывают, что это не в их власти, — подобные дела решаются богами или, как утверждают некоторые философы, всемогущей Судьбой, равно повелевающей и богами, и людьми. Что касается меня…
— Что ты хотел сказать, отец?
— Что касается меня, то сейчас я хочу спать, — что-то я прошлой ночью не выспался. — Конан зевнул и улегся поудобнее.
Мальчик вздохнул и улыбнулся. Пока отец был рядом, он чувствовал себя в полной безопасности. Отца его вряд ли можно было назвать оптимистом, — просто он привык не терзаться без надобности. Если обстоятельства складывались так, что он не мог ничего с ними поделать, он как-то приноравливался к ним, дожидаясь более благоприятного их стечения. Не прошло и минуты, как Конан уже мирно похрапывал.
Конн лег рядом с отцом, положив голову ему на плечо. Вскоре заснул и он.
Киммерийца разбудили тяжелые стоны, доносившиеся откуда-то из-за решетки. Он тут же пришел в себя и напрягся словно лесной зверь, внезапно почуявший добычу.
Осторожно убрав голову мальчика со своего плеча, он поднялся и бесшумно подошел к двери. Вновь раздались полные отчаяния стоны. На этот раз от их звука проснулся и Конн. Мальчик лежал, боясь шелохнуться, — он понимал, что вести себя следует тихо.
Прямо напротив них находилась камера, к дальней стене которой был прикован огромный негр. Нагое тело его было покрыто глубокими рубцами, оставленными плетью; широко раскинутые в стороны руки пленника придавали ему вид распятого на кресте.
