Теперь уже Соня, стоя на четвереньках, заглядывала внутрь, не торопясь следовать за ним. Она с трудом расставалась со слабой надеждой, что это именно то место, которое они искали и здесь наконец дадут ответ на мучившую ее загадку. Но похоже, что — нет, и путь еще далеко не пройден… Вздохнув> девушка пролезла под низким сводом и оказалась в пещере, ярко освещенной белым факелом.
Мальчик стоял на самой середине и с любопытством разглядывал барельефы, украшавшие стены. Пышные листья растений причудливо переплетались с изображениями ящериц и змей, переходя в непонятные символы и таинственные письмена.
Соня не смогла отвести глаз от искусно вырезанных в камне изображений. Она почувствовала: так можно простоять всю жизнь, скользя взглядом по магическим знакам и непостижимым образом впитывая древнюю мудрость, скрытую в них. Ей показалось, еще немного — и она постигнет самое главное, самую суть мироздания, ту, что ищут и не находят мудрецы и маги, чародеи и священнослужители… Взор девушки поднялся выше, к огромной каменной маске над темной дырой коридора. Повинуясь безотчетному желанию, девушка взяла факел из руки замершего Луми и сделала несколько шагов вперед, подняв повыше светящийся шар. Словно очнувшись, мальчик медленно пошел следом и остановился за ее спиной, тоже подняв глаза вверх.
— Рыжая, мне не хочется отсюда уходить! — заговорил он монотонным, безжизненным голосом.— Здесь покой… тишина… мудрость. А это лицо наверху! Как оно прекрасно! Ты как хочешь, а я останусь здесь, ведь это храм могущественной Богини, и она желает, чтобы я стал ее жрецом!
Наверху, словно венчая замком свод коридора, светлела высеченная из желтоватого мрамора громадная маска. Это ее и пыталась рассмотреть Соня, подняв повыше факел. Искусный резец изобразил лицо очень старой женщины, но хищное выражение губ, властная складка между сведенных бровей, глубоко прорезанные морщины делали его почти живым. В сиянии белого пламени еле заметные тени пробегали по мраморному лицу, и казалось, что узкие губы вот-вот произнесут какое-то слово. Глаза в черных провалах, такие же, как у каменных истуканов, торчавших вдоль дороги, определенно видевшие и замечавшие все, что происходило по ту и по эту сторону Серых Равнин, сейчас наблюдали за ними, не упуская ни малейшего движения путников.
Ледяные мурашки пробежали по Сониной спине, ей вдруг стало страшно, как в детстве, когда старуха-кормилица рассказывала им древние легенды о демонах и духах-оборотнях. Девушке захотелось больше ни мгновения не оставаться в этом мрачном месте, она чувствовала необходимость поскорее стряхнуть с себя наваждение и идти дальше. Но Луми, что за глупости он бормочет? Какая Богиня, какой жрец?! А мальчик тем временем говорил все громче, словно в бреду:
— Я погашу этот слепящий свет и останусь во мраке храма Великой Богини Хис, Повелительницы Земли! Ибо такова ее воля! Она ждала меня, ничтожного смертного, чтобы осчастливить мудростью и знанием! Отныне я стану служить ей, своей единственной повелительнице, сменю облик и имя и принесу ей на алтарь Священную Жертву!
Он стоял, раскачиваясь, подняв над головой руки с растопыренными пальцами и запрокинув безжизненное лицо с широко раскрытыми главами. На его губах появилась пена, голос возвысился почти до визга. Девушка, испуганная происшедшей в нем переменой, опасливо отошла на пару шагов в сторону, лихорадочно соображая, что делать.
Она только что испытала на себе силу морока, что, казалось, исходил от самих стен пещеры, и теперь удивлялась, как ей удалось стряхнуть дурманящие чары. И вдруг до нее дошло: конечно же, все дело в маске! В этом отвратительном изображении злобной ухмыляющейся старухи! Луми, бедный околдованный мальчишка, стосковавшийся по материнской любви, увидел в ее чертах то, чего так жаждала его душа — красоту и нежность…
Обман, опять обман! Но как ему помочь? Драгоценные мгновения уходили, как вода меж пальцев, и скоро им не будет пути ни вперед, ни назад!
Стараясь держать подальше от себя сверкающий факел, Соня решительно подошла к Луми, самозабвенно уставившемуся вверх, на страшную маску, и запустила руку в его суму. На миг ей почудилось, что рука провалилась в бездонный мешок, и она, точно так же, как мальчик, принялась лихорадочно в нем шарить, пытаясь нащупать то, что казалось ей сейчас последней надеждой на спасение. Шепотом проклиная пещеру и ее каменные талисманы, девушка дергала суму, а Луми, словно не замечая ее попыток, продолжал выкрикивать:
— Жертва! Богине нужна жертва! Могучая Хис желает, чтобы я, будущий жрец, обагрил ее алтарь кровью девственницы! Да воздвигнется он, да вложит Повелительница в мою руку черный обсидиановый нож, ибо девственница здесь и ждет избавления от страданий земного пути! Для этого и ступила она на Тропу, для того и течет в ее жилах горячая кровь!
Раздался грохот, и прямо перед ними, почти загородив темную дыру коридора, возник квадратный иссиня-черный камень с углублением посередине. На краю поблескивал серебряной рукояткой жертвенный нож из полированного обсидиана. Чуть не плача, девушка запустила руку поглубже в суму и нащупала наконец свою флейту.
Она уже сомневалась в затее, мгновение назад казавшейся единственным выходом из положения, силы почти оставили ее, и странная покорность судьбе почти сковала члены девушки. Сейчас Луми возьмет нож й прирежет ее тут, как овцу! Нет… Он принесет ее в жертву… И не надо будет искать никаких ответов на вопросы, что жгут огнем, испепеляя сердце… Пусть… Пусть…
«Нет! Ни за что! — гулкими толчками забилось сердце в груди девушки.— Только не это! Проклятое колдовство!» Слабеющей рукой Соня поднесла к губам флейту и, с трудом соображая, что делает, наклонилась, чтобы воткнуть факел в рыхлый песок.
Тут же забыв о нем, она зажмурилась и заиграла мелодию, услышанную когда-то очень давно, сто лет назад, в башне предсказателя, склонившись над Зеркалом Снов… Флейта послушно запела, и девушка, слегка расслабившись, нашла в себе силы приоткрыла веки. Она не желала видеть ни маску над входом в коридор, ни черный жертвенник, ожидавший ее крови, ни нож, зажатый в руке Луми. Она хотела лишь встретиться с ним взглядом, убедиться, что он слышит нехитрый мотив.
Гримаса страдания внезапно исказила запрокинутое лицо мальчика, глаза, словно разглядев нет что ужасное, закрылись, и слезы градом покатились по его щекам. Каменный нож отлетел в сторону, к самой стене, и тут же исчез, сверкнув голубыми искрами. Жертвенный камень, теряя очертания, покрылся россыпью искр и бесследно растаял. Луми стоял на коленях и, закрыв лицо ладонями, рыдал. Его худенькие плечи судорожно вздрагивали, из-под рук невнятно раздавались отрывистые слова:
