Пикт обрадованный бросился руки Атанариху целовать. Владыка!.. Милостивец!..
Атанарих руки отдернул. Нечего меня, военного вождя, слюнями мазать.
После пира все заинтересованный стороны в отведенном Конану покое собрались. Сам Конан, его разлюбезный советничек — Хальк Юсдаль, пройдошливый книжный червь, Тотлант, Темвик и десятники. Тюру тоже позвали, но она с Гуннаром на озера ушла гулять, надо полагать на поиски папоротниковых цветов.
Обсуждали, что делать дальше. Живых и здоровых в отряде осталось двадцать восемь человек. Раненых придется оставлять у Атанариха, самим же — быстро ехать к Рагнарди, нанимать корабль. И странности эти, то с пиктами, то с конницей аквилонской, королю покой не давали. Тотлант, что ни день, жалуется на незримое присутствие чужого колдуна — следит, вроде. Очень уж большая игра затеялась. Верную мысль подал именно Тотлант:
— Давайте все расскажем Атанариху. Человек он хороший, а если клад отыщем — и ему доля достанется, по праву наследования.
Хальк скептически ухмыльнулся, но этого никто не заметил.
— Дело говоришь, — согласился Торольв. — Нас мало, а под такое дело Атанарих сотню мечей нам одолжит. Воины-то какие — зависть берет! И не очень улыбается мне бродить по Нордхейму малым числом… Те, кто с пиктами сговорился, на этом не остановятся. Мало ли в Ванахейме горячих головушек, которые за серебро родную мать в колодце утопят и еще приплаты потребуют? Позвали Атанариха. Пришел, гордый, краснолицый и пьяный. Вникал долго. Вник.
— Дело, — сказал Атанарих, посмурнев. Пальцами крепкими по столешнице забарабанил. — Мы род свой забыли, легенды сказами глупыми начали посчитать. Геберих?
— Что, отец?
— Пойдешь золото предков искать? Вместе с Конаном Киммерийцем и присными его? — Не знаю… Но я не боюсь попытаться!
Так и было решено. Попытаться никто не боялся. Кроме Халька, Тотланта и немножко Темвика. Темвик не боялся — он просто не хотел покидать бург. Тем более, что он искренне, по-детски влюбился в Тюру.
Тюра же ходила с красавцем Гуннаром, смотрела в его сурово-прекрасные серые глаза, и не подозревала, что по ней вздыхает худощавый полукровка-оборотень.
А Гуннар погиб через день. Глупо. Глупее не придумать — судьба в чистом виде.
За сутки до выхода отряда из бурга Атанариха, рыжий, красивый, сильный Гуннар напоролся грудью на острый рог случайно взбрыкнувшей обычной домашней коровы. По пьяни умиротворял рассерженное животное — с пивом погорячился, удаль показать хотел. Показал. Богам показал, не людям.
Спасти Гуннара не удалось даже искушенному в лекарской магии Тотланту. Рог пробил сердце и главную жилу.
Корову убивать не стали — она не виновата. Ушла черно-белая буренка на пастбище. И острый рог в бурой крови. Нет вины за неразумным зверем. Виной тому — никому не нужная глупая удаль, коей нордлинги так хвалиться любят.
Когда Гуннар умирал, кровавой розовой пеной исходя, заботливая рука Тюры вложила в холодеющую ладонь неслучившегося жениха костяную рукоять закругленного нордхеймского клинка. Гуннар будет пировать в чертогах героев. Вместе с предками. За стеной сидел Темвик и пытался не плакать.
Когда черная лицом Тюра вышла в сени, Темвик встал, подошел, взял за руку и сказал:
— Пойдем, одну вещь покажу. Не пожалеешь.
И она пошла. Не потому, что хотелось, а потому, что Гуннар ушел. Навсегда. А теперь Тюре все равно.
* * *
Что для женщины-варварки ценнее всего в мужчине? Сила, чтоб защитить мог и врага прогнать. Удачливость, ибо без удачи и дом хороший не выстроишь и жить в том доме худо будет. Расчетливость — чтоб семья не голодала (а у варваров детишек помногу рождалось, часто больше десятка). И природная красота, само собой — недаром в сагах даже зловредных богов и героев-неудачников "красавцами" именуют. Тразарих-Нифлунг, рассказывают, так красив был, что даже с богиней путался. И не с одной, кстати.
Есть возле бурга Атанариха озеро. Длинное, будто рыба. Сначала бор сосновый, потом долгая песчаная полоса. И камыши у воды.
Конан Канах стоял на песчаной сопке и смотрел в ночную звездную полутьму. Видел силуэт Тюры сидевшей на галечном всхолмике. И видел, как вокруг девушки вертится-выворачивается молодой волчок, с полосой черной шерсти на спине.
Развеселить пытается… Вертится, себя за хвост пытается ухватить, на свирепо-горестную Тюру наскакивает, будто щенок.
— Влюбился, что ли? — буркнул Конан так, чтобы расслышали стоявшие рядом Хальк и Тотлант. — Темвику нельзя — он оборотень.
— Верно, — с грустью согласился стигиец. — Подруг среди людей у оборотней может быть сколько угодно, а вот жениться? Темвика выгонят из рода. Если не переболеет.
— Наверное, ему просто жалко Тюру, — добавил Хальк. — И он хочет по своему ее утешить. Оборотни вообще очень чувствительны к чужому горю. А Гуннар… Такая нелепая смерть! И такая… такая…
— Позорная? — резко обернулся Конан. — Не нам судить о решениях богов. Смерть есть смерть, от кого бы ты ее не принял, от короля или… коровы. Поглядите, они дальше пошли!
Тюра встала, положила руку на холку волчка и медленно побрела вдоль берега.
— Раны на женском сердце затягиваются быстро, — некстати вставил Хальк, наблюдая за необычной парочкой. — Да и Темвик парень вполне ничего…
— Идем в бург, — сплюнул Конан. Завтра выезжать рано. И с Геберихом следовало бы поговорить… Послезавтра надо быть в Рагнардию.
Финал части первой "Рагнарди"
Поселение Рагнарди, побережье Океана, 18 день Первой весенней луны 1293 г.
Рагнарди — почти настоящий город, хотя местные, в след традициям именуют его "бургом". А имя он получил по реке, в устье которой и было поставлено укрепленное городище — Рагнаре, текущей с полуночного восхода, от Гиперборейского кряжа. Живут в Рагнарди самые разные люди. В большинстве — нордлинги, вези, гиперборейцы, аквилонцы, содержавшие здесь торговые дома и купеческие фактории — скупали у нордлингов китовый жир, шкуры, меха пушных животных и моржовые клыки. Взамен поставляли ткани, изделия аквилонских ремесленников и самое важное — красные сладкие вина, отлично согревающее на полуночных морозах…
Рагнарди не принадлежит никому — свободный город. Все дела решает совет старейшин родов и глав купеческих предприятий. Тут находят укрытия от ледяного дуновения зимы дружины "сэконунгов" — морских воителей, промышляющих только грабежом по берегам материка. У сэконунгов с городом договор: мы не грабим, ведем себя по-варварски тихо, в случае нападения — защитим, а уж вы обеспечьте нам питание на зиму, ремонт лодей-драконов и мирную зимовку. Самые ушлые аквилонские купцы, даже нанимали морские дружины нордлингов ради охраны своих кораблей с товарами. Лучших воителей не найти — нордлинги побивали даже флоты Зингары и Аргоса, а вдобавок, люди они по своему честные, от данного однажды слова не отказываются.
