Ознакомительная версия.
– С возвращеньицем, – здоровается Васюра. – Опять заигрался и вовремя уйти не успел? Никогда ты рисковать не отучишься… Здравствуйте, отец Ерема.
– Не рисковал, – шепчет Ожье. На губах пузырится кровь. – Кто-то предал. Ждали.
Юлия всхлипывает.
– Мамочка, – Софка подскакивает бойким чертиком. – Папочка поправится, вот увидишь! Правда же, отец Ерема?
– Истинная правда, чадушко. А теперь отведи маму в ее спальню и утешь. Я знаю, у тебя получится.
Софи хмыкает – точь-в-точь как Васюра. И величественно разрешает:
– Ладно уж, секретничайте! Пойдем, мамочка.
Отец Еремий едва ли не силой поднимает Юлию на ноги:
– Ступай, дочь моя, ступай. Все хорошо будет, рана ерундовая, недели не пройдет, как на ноги поставим, только ему ж заснуть надо, а пока ты здесь…
– Юли, – Ожье чуть заметно гладит руку жены, – живой я, честно.
– Живой, – снова всхлипывает Юлия. – Господь всеблагой, как же я устала! Живой!..
– Так, – бормочет Васюра. – Вот что, отче, вы тут займитесь лечением, а я…
Отец Еремий рассеянно кивает, но Васюра уже не глядит на него. Подхватывает Юлию под локоть, бросает резко:
– Веди, Софка! Псы их всех дери, слишком много для одного вечера… и то сказать, сколько она держалась.
Васюра оказывается прав. Едва дойдя до своей комнаты, Юлия срывается в истерику. Чушь это, что благородные дамы и скорбят благородно, чушь, придуманная теми, кто отказывает им в истинных чувствах. Софи глядит на мать расширенными в ужасе глазами: Юли бьется в руках Васюры, и воет, не утруждаясь словами, и видно – если ее сейчас не удерживать, бог весть, до чего дойдет…
– Пусть, – бормочет Васюра, – пусть. Ты не бойся, Софьюшка, все хорошо будет. Ей легче станет, правда. Пусть выплачется.
Голос его дрожит, и кажется – он и сам не прочь повыть.
Софи кусает губы. Спрашивает вдруг:
– Что случилось? Ведь это не из-за папы… не только из-за папы?
Васюра смотрит на дочь Ожье и Юлии долгим взглядом. Смотрит, не забывая слегка баюкать Юли, и губы его дрожат.
– Наша королева умерла, – тихо говорит он.
Софи испуганно прижимает ко рту ладошку.
7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Марго, Марго… признаться, мне стыдно и больно, что я вот так – случайно – узнал о ее смерти. Именно с нее началось мое дознание. Ее свадьба отметила для Таргалы начало Смутных времен – но саму ее, вопреки ожиданиям, сделала счастливой. Я знал это – и не стремился узнать большего. Бывшая принцесса Золотого полуострова, навсегда покинувшая родную страну, слишком мало значила для порученного мне дознания. Мать принца Валерия – и только.
Но слишком много слез и душевной боли обрушилось на меня с ее смертью. Пусть не моих – что с того? Я помню ту девушку, что на пороге немилого замужества позаботилась о чужом счастье. Помню ее голос в тот миг, когда сказала она отцу: «Сколь печальна участь королей!», и помню, как ее узкая ладошка доверчиво легла в ладонь почти еще незнакомого мужа. Андрий любил ее – наверное, королевам редко выпадает такое счастье. Что же должно было произойти, чтобы он запретил сыну приехать похоронить мать?
– Тебе другое поручено, – бормочу я. – Другое, другое, другое!
Острый край брошки врезается в кулак. В тумане слез – бледное лицо Софи. Я цепляюсь за него, как утопающий – за сброшенную ему веревку. Софи, дочка Ожье и Юлии, девочка, которую я видел два или три раза, но до сих пор не обращал на нее особого внимания.
Значит, Юлия отдала брошку дочке… ну, вряд ли девочка знает о том, что может быть важно для дознания. И все же…
Ты была там. Ты, похоже, больше дружна с отцом и с Васюрой, чем с матушкой. О том, что происходило в Двенадцати Землях, твоя брошка может рассказать немало. Я чувствую. Но именно поэтому я сейчас положу ее на стол. Не время…
Бедовая Серегина сестренка, мне жаль с тобою расставаться. Наверное, я вернусь еще к тебе. Ты выросла… ты стала красавицей. Но ты все равно больше похожа на своего брата, чем на ту, которую я до сих пор боюсь вспоминать.
Корварена не заметила нашего возвращения. Ну, идут себе по улицам трое парней в форменных беретах королевской гвардии… Кто знает, что береты эти дал нам сэр Оливер, чтобы без вопросов провести через посты? Что во дворце ждет условленного сигнала королева, а гвардейцы, верные королю, еще вчера отправились в Южную Миссию встречать прибывающее на той неделе посольство Империи? А если б и знали – кому есть до этого дело? Черными тучами нависло над Корвареной ожидание зимы. Корварена стынет, и не холодный ветер с Реньяны тому виной.
Мы спускаемся к реке, идем по набережной, у меня чешется шрам и ноют плечи, что за глупость!
– Что у вас случилось? – спрашивает Карел.
– Не отвлекайся, – бурчит Лека. – Наши дела подождут.
Карелу тоже не по себе, понимаю я. Интересно, став королем, он придет хоть раз на площадь Королевского Правосудия?
– Лека, надень амулет, – прошу я. – Пожалуйста. А то у меня ощущение, что снова к столбу иду.
Лека достает серебряный шнурок, протягивает руку:
– Завяжи.
Привычно затягиваю «счастливый узел». Мне так и не удалось поговорить с Лекой о доме. И письмо до сих пор у меня за пазухой.
– Прости, – говорит Лека.
– Брось. У нас теперь есть еще один резон уладить здешние дела.
– Верно. Ладно, пошли.
Дома разбегаются, открывая белые стены часовни Последней Ночи. Карел поправляет берет и ускоряет шаг.
Площадь пуста. Еще бы: кто придет сюда по своей воле?!
– Ждите здесь, – бросает нам Карел. Взбегает по высоким ступенькам часовни. Изнутри слышны визгливые голоса. Лека стаскивает берет, прячет за пазуху, роняет вполголоса: «Ты тоже лучше сними». Несколько тягуче длинных минут – и над головой бухает Колокол. Раз, другой, третий… все чаще… кажется, само небо гудит, звенит, дрожит, пробирает до сокровенных глубин души… Я словно воочию вижу, как по всей Корварене открываются двери, и бредут к зловещей площади хмурые, испуганные люди, не смея ослушаться зова Правосудия.
Появляется Карел – встрепанный, раскрасневшийся и злой. Резко выдыхает сквозь зубы. Поправляет берет, украдкой гладит рукоять Тени – и, чеканя шаг, идет к помосту. На площадь выходят первые горожане, из тех, кто живет совсем рядом.
– С Богом, – неслышно шепчет Лека. Наше дело – держаться рядом и помалкивать: две шпаги, готовые прикрыть, пока не подоспеет подмога. Я обвожу взглядом редкую пока толпу, смотрю на серый лоскут Реньяны за острыми крышами. Потираю шрам, стараясь не обращать внимания на бегущий по спине холодок.
Сегодня нет оцепления, но словно невидимая стена держит людей. Три шага от помоста. Я слышу шепот: «Принц! Это принц… Принц вернулся!»
Ознакомительная версия.
