— То есть, чтобы победить афганцев, их всех надо убить?
— Я тебе уже это говорил. Да! — торжественно выкрикнул Нефедов. — Тысячу раз да! Пусть это не гуманно, пусть это реакционная точка зрения, но вторгаясь в Афганистан, любая армия должна быть готова к самым варварским методам ведения боевых действий. Вплоть до геноцида. Афганцы должны бояться захватчиков.
— Ну, мы же не фашисты… — неуверенно начинаю я.
— Вот поэтому я и называю наше вторжение авантюрой… — Нефедов решительно допивает портвейн, падает лицом вниз на кровать и через несколько секунд я слышу его храп.
Выключаю в комнате свет, сажусь к столу. За окном — южная ночь, прожектора на КПП расчерчивают темноту на узкие треугольники. Снимаю с шеи фигурку, кладу ее на стол и долго, бездумно смотрю на нее…
Утром мы с похмельным Нефедовым покидаем пересыльный пункт. Профессор непривычно молчалив. За все время полета до Кабула он едва ли произнес с десяток слов. На взлетно-посадочной полосе афганского аэропорта он протягивает мне руку:
— Прощай, Артем! Желаю тебе выжить. Бог даст — еще свидимся.
Я жму вялую ладонь профессора и мы расстаемся. Меня ждет дорога на Бамиан, пыльный кузов тентованного грузовика — и полная неизвестность впереди.
По пути я наблюдаю огромное количество армейской техники. Трасса просто запружена ею. БТРы, БМП, бензовозы, танки на трейлерах, «технички», краны, инженерные машины, командирские «Уазики» — все это движется в клубах пыли, ревет двигателями, подавляя своей мощью. На обочинах дороги стоят молчаливые афганцы — бедно одетые смуглые люди, словно бы попавшие в наше время из средневековья. Возле городка Чарикар десяток полуголых мальчишек начинают кидаться во впередиидущую машину камнями. Колонна останавливается, сопровождающий офицер вылезает на подножку и стреляет из пистолета в воздух. Мальчишки со смехом бегут прочь от дороги.
Из всего увиденного делаю простой вывод: нас здесь не боятся. Нефедов, наверное, все же прав, хотя его правота выглядит пугающей. Впрочем, для меня это не имеет никакого значения. Я просто буду делать то, что прикажут. Я — винтик, крохотный винтик в огромной советской военной машине. Мнение винтиков никто никогда не спрашивает.
Вскоре по сторонам от дороги встают горы. Настоящие, исполинские громады со снеговыми вершинами. Это Гиндукуш, один из великих азиатских хребтов. Бамиан, в который мы едем, с древних времен контролировал единственную торную дорогу через горы. Еще я знаю, что где-то рядом с этим городом есть огромные статуи Будд, вырубленные в скалах.
В Бамиане, пыльном, коричневом каком-то городишке, больше похожем на большую деревню, полно наших войск. Там же я впервые вижу афганские подразделения, которым мы должны помогать бороться с бандитами и наемниками. Афганская форма немного светлее нашей, вооружение такое же. Их солдаты — сплошь взрослые, усатые мужики, напоминающие торговцев с рынка. Они много смеются, жестикулируют и передвигаются не строем, а просто толпой, как футбольные болельщики. Я не знаю, какие они вояки, но судя по первому впечатлению — никакие.
В комендатуре Бамиана меня первым делом отправляют на склад и переодевают в форму Южной группы войск. Больше всего меня поражает панама — матерчатая шляпа защитного цвета. Наверное, в здешних условиях это актуально, но выгляжу я в ней по-дурацки. Переодевшись, возвращаюсь в кабинет коменданта. Там ждет майор-десантник. Он чуть ли не за шкирку выволакивает меня во дворик и толкает в кабину обычного «ЗиЛа» с будкой.
— Гаврилюк! На точке сдашь Киверову лично в руки! Это теперь его головная боль…
Гаврилюк — это прапорщик, старший машины. Он спокойно кивает майору.
— Сделаем.
Машина выезжает из ворот и вскоре Бамиан остается позади. Водитель на ходу снимает хебешку — жарко — закуривает. Прапор на такие вопиющие нарушения не обращает никакого внимания.
— Товарищ прапорщик, а что за точка?
— Увидишь, — он закрывает глаза и мгновенно отключается, засыпает.
Точка находится в двух десятках километров от города. Здесь всюду горы. Дорога, по которой мы ехали, уходит куда-то прямо в них, в мешанину скал, гребней и каменных осыпей. На плече небольшой горушки, окруженной холмами, вижу палатки. Дорога огибает горушку по кругу. На дороге устроен шлагбаум, по сторонам сложены из камней огневые точки. Вижу солдат в касках — караул. Все, приехали.
«ЗиЛ», надсадно ревя движком, забирается по склону к лагерю и устало шипит пневматикой тормозов. Прапор ведет меня между ящиками, останавливается у крайней палатки, просовывает голову внутрь, потом машет мне рукой — иди, мол, сюда. Я подхватываю вещмешок. Очень жарко. Хочется пить.
— Майор там, — прапор показывает куда-то за скопище камней. — Его фамилия Киверов, зовут Владимиром Игнатьевичем. Иди, представляйся. Скажешь: документы твои я положил ему на стол.
Обходя каменные глыбы, я выбираюсь на открытое пространство и вижу крепкого мужика в выцветшей полевой форме. Стоя ко мне спиной, он что-то разглядывает в бинокль. Подхожу, кидаю руку к панаме.
— Товарищ майор! Рядовой Новиков прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Майор медленно поворачивается. У него обвисшее, бабье лицо, все в складках. Глаза прячутся под тяжелыми веками. Над загорелым лбом — ежик седых волос.
— Это хорошо, что прибыл, — тихо говорит он, опуская бинокль. — Как дорога?
— Все нормально.
— Сколько служишь?
— Призыв «осень — семьдесят девять».
— Ага, — говорит майор, и его веки чуть приподнимаются. — Они там что, охренели? Ну, кой ляд ты мне такой… юный нужен?
Я выразительно пожимаю плечами. Что тут скажешь?
— Залетчик? — все так же тихо спрашивает он.
— Так точно, — я стараюсь сохранить спокойствие, хотя понимаю — начинается самое главное в этой армейской процедуре, именуемой «представление». Сейчас майор начнет пытать меня на предмет фактов биографии. От того, что он услышит, зависит его будущее отношение ко мне. Можно попробовать схитрить — мол, я не я и лошадь не моя. Закосить под дурачка. Но майор не похож на человека, с которым пройдет такой номер. И я выбираю другой путь.
— Где служил? — продолжает спрашивать майор.
— В отдельном учебном полку… — я называю номер нашей части.
— У папы Грача? Но «макарона» тебе не дали, — уже не спрашивает, а констатирует он. — Что за залет?
Я набираю полную грудь пыльного афганского воздуха и, глядя поверх седого ежика, ровным голосом произношу:
— Я ударил офицера.
— Оба-на! — если до этого глаза майора были будто припорошены пеплом, то после этих моих слов они вспыхивают, как угли в костре. — Ну-ка, ну-ка, солдат, пойдем со мной…
