предстоял нелегкий разговор.
– Я все пытаюсь переварить то, что ты мне рассказала. Все понятно, вы типа маги, способные управлять эмоцией. Какой‑то одной, которой вы лишены. Это логично: чтобы чем‑то управлять, надо находиться не в процессе, а вовне. Та же фигня с болью. Ты не способна доставлять физическую боль, но и сама ее не чувствуешь. Но с любовью какая‑то чушь получается. Нелогично. Почему так?
– Слушай, я не знаю. Прими как данность, – ответила она.
– Я так не могу. У меня аналитический склад ума. Если нет причины, значит следствие выдумано и не имеет оснований. Даже не с твоих слов про все эти спектры-шмектры, а просто по‑человечески я видел, что эти двое, за которыми мы гонимся, любят друг друга. Девчонка, по крайней мере, так смотрит на парня… ревнует его. Так что есть у вас любовь. Точно есть. Вы просто почему‑то от нее прячетесь. Возможно, она делает вас уязвимыми или снижает способности. Вот и придумали табу, которое внушают с самого детства.
Алиса покачала головой:
– Послушай, все не так. Если нужна причина, то вот, например, дичь, которую мне втирали с детства. Якобы любовь – это комбинация всех чувств сразу. В ней и боль, и надежда, и радость, и горе, и страх, и эйфория, и вообще все. Выдерни одно из них, и любви не будет. Например, убери страх потерять любимого, как в моем случае. Можно так жить с человеком? Нет.
Алексей мрачно уставился под ноги:
– Ну допустим. Звучит логично. Но девчонка… я же видел. Да и другие эмеры целовались.
– Дочь Глеба – уникум. Как и он. Потому за ней все и гоняются. С другими все просто. Отсутствие любви не отменяет ее отблески в виде похожих эмоций. Преданность, легкая романтическая влюбленность или сексуальная страсть – все это мы умеем. Но это… сиюминутно. Я понимаю, к чему ты клонишь. Я могу сымитировать любовь и страсть. И даже, возможно, некоторое время очень натурально притворяться. Если возьму за основу, например, сексуальное влечение. Но для меня это будет вспышка, которая к утру погаснет. А у тебя навсегда останется душевная рана. И чем дольше это будет длиться, тем хуже тебе будет. Думаешь, не было примеров таких отношений? Были, и не раз. Мы на истории проходили. Конец всегда похож. Человек в таких парах чудовищно страдает. Кончает с собой, становится алкоголиком, тихо загибается от рака, морально съев себя. В лучшем случае звереет, разрывает отношения и всю оставшуюся жизнь проводит в одиночестве с зияющей раной на сердце. Уходит в монастырь, к примеру. У меня по отношению к тебе есть нечто вроде грани любви: дружба. Я ценю наше общение, мне нравится вместе гонять на байках, и я не хочу тебя терять. А придется, если мы выйдем за рамки, в которых сейчас существуем.
– Ты думаешь, мне это легко дается? – спросил Алексей с глухой тоской в голосе и посмотрел ей в глаза.
– Нет. Но это цугцванг. Знаешь такую штуку в шахматах? Когда любое действие только ухудшит положение. Это про нас. Можно пойти назад – разойтись. И потерять дружбу. Тебе от этого станет легче? Можно пойти вперед. Ну переспим мы, но наутро ты для меня останешься все таким же другом, а я для тебя – уже нет. Ты будешь страдать, и все закончится либо тем, что мы опять‑таки разбежимся, либо я разрушу твою жизнь. Лучше всего оставить все как есть. Твое чувство… без подпитки постепенно засохнет. Слышал, что любовь живет три года? Один мы с тобой почти прожили. Еще через два ты встретишь какую‑нибудь обычную девушку, полюбишь ее и будешь счастлив. Мы даже сможем гонять вместе и дальше, если она не замучает тебя ревностью. Да и если замучает, то я могу найти эмера, который у нее это уберет…
Алексей покачал головой.
– Нет, так не выйдет. У нас нет надежды. Понимаешь, не знаю, как там у вас, но люди живут ради любви. Надеются, что завтра будет светлее, чем сейчас, что дети будут лучше нас и тому подобное. Когда люди дорожат друг другом, они думают, что их отношения будут развиваться, углубляться, становиться крепче. Даже у друзей, понимаешь? А по‑твоему получается, что мы на пике и дальше будет только хуже. В таком случае отношения заканчиваются.
– Ну и что? Предлагаешь разбежаться? – напряженно спросила Алиса и тут же добавила: – Хотя да… для тебя так будет безопаснее. Держать тебя рядом – это непозволительный эгоизм с моей стороны.
– Да при чем тут безопасность? – Алексей махнул рукой.
– Да при том. Ты не понимаешь! Моя мать что‑то заподозрила. Я чувствую. Она спросила меня, кто помогал с приложением ЭМРОН. Если она решит, что я раскрыла тебе тайну нашего существования, тебя убьют.
– Что, прямо так? – усмехнулся он. – Пришлют киллера с пистолетом?
– Нет. Пришлют эмера. Есть такие эмоции, которые человек не переживет, если выкрутить их на максимум. Например, горе. И любая судмедэкспертиза потом скажет, что смерть наступила от остановки сердца или от инсульта. Ни яда, ни ран не найдут.
– Страх тоже к таким относится? Ты ведь им владеешь? – спросил он, прищурившись.
Алиса медленно кивнула.
– Но я не киллер. И никогда не соглашусь им быть. Хотя… со стороны мамы уже были намеки… – Она вспомнила, что мать, кажется, была не против избавиться от Глеба ее руками. – Тебе и правда лучше держаться от меня подальше.
– Ну уж нет. При таком раскладе получается, что я выставляю себя трусом. Я уйду и сделаю тебе больно ради того, чтобы спасти свою жопу.
Алиса отвернулась и сказала:
– Мы не чувствуем боли. А если ты не уйдешь, то выставишь себя глупцом. Сам говоришь: надежды нет… да еще и опасно…
Алексей протянул руку, взял ее за подбородок и повернул к себе. Как он и ожидал, на ее глазах были слезы. Их видно и без ауры.
Он притянул Алису к себе и поцеловал. Она не сопротивлялась.
* * *
Денис вывел Катю к брошенному у обочины мопеду. Она подбежала, схватилась за руль и неожиданно заявила:
– Только чур я поведу!
Денис скептически улыбнулся.
– Ты же не умеешь.
– А ты научи!
– Ну на велосипеде‑то ты хоть раз каталась?
– Нет! – задорно ответила Катя и вскочила в седло.
Денис прислонил пятерню к лицу и посмотрел на девушку сквозь пальцы:
– Ну хорошо. Давай попробуем.
Учитель, который многие годы наставлял Катю, считал, что связь духа и тела неразрывна, поэтому тренировал ее поддерживать не только эмоциональный баланс. Она училась ходить по
