— Все хорошо, — сиделка заговорила прежде, чем девушка сумела обдумать свой первый вопрос. — Ты жива и вполне здорова. Помнишь, кто ты такая и где находишься?
— А… — попыталась заговорить Айлэ, но вместо собственного довольно приятного голоса услышала хриплое карканье. Ей немедля сунули плоскую серебряную чашу, наполненную молочно-голубой жидкостью, и велели пить залпом. Неведомое снадобье помогло: утраченная было речь и самовольно отлучившаяся прогуляться память вернулись. — Мое имя — Айлэ диа Монброн. Ты — госпожа Рагиби. Я тебя уже видела. Это Древесный Чертог в городе Альваре…
Она съежилась, раздавленная хлынувшей в опустошенную голову массой недавних воспоминаний, испугов, тревог и страхов, а еще отголосками изматывающего ожидания в полутемной комнате, когда шагах в трех от нее лежало тело убитого ею же создания, прожившего так долго, что Айлэ затруднялась представить себе подобный срок. Руки мелко затряслись — Рагиби едва успела подхватить выпавшую чашу, одновременно успокаивая подопечную и заверяя ее, что все опасности уже позади. Девушка не верила, жмурясь в попытках удержать готовые вот-вот хлынуть слезы, и отчаянно мотая головой в жесте отрицания, пока рядом с ее ложем не простучали еще чьи-то шаги. Цепкая рука сгребла ее за плечо, чувствительно встряхнув пару раз, и низкий голос велел немедленно прекратить это безобразие.
От неожиданности, баронетта Монброн не очень-то воспитанно открыла рот, издав несвязный вопросительный звук, вылившийся в обрадованный вопль:
— Хасти!
— Кто-то однажды сказал мне, что я похож на фальшивую монету или дурную новость — постоянно возвращаюсь, — магик присел на край дивана, и Айлэ немедленно перебралась ближе, не в силах поверить в благополучное появление сгинувшего неведомо куда «телохранителя». Уже, впрочем, не «варвара из дикой Киммерии» — Хасти обратился к госпоже Рагиби на ее родном наречии, та согласно кивнула и вышла. — А ты, как я смотрю, зря времени даром не теряла. Кто бы мог подумать, что одна-единственная маленькая девчонка способна перевернуть с ног на голову целое альбийское королевство!
— От меня на самом деле почти ничего не зависело, — восстановила справедливость баронетта Монброн. — У местных заговорщиков уже давно все было готово, им требовался только подходящий случай. Забавное все-таки совпадение, что нужным человеком оказалась я. Или так выглядят причуды судьбы?.. Слушай, эта постоянная грустная музыка — она мне мерещится или звучит на самом деле?
— Звучит, — одноглазый чуть склонил голову набок, прислушиваясь. — Это плач по ушедшему Верховному правителю Заповедного Края. Каким бы он ни был и сколь скверным характером ни обладал, но обитатели Альвара намерены проводить его в последний путь согласно всем требуемым традициям, дабы спустя положенное время опустевший трон Чертога занял другой владыка.
— Другой… или другая? — внезапно сообразила Айлэ, не удержавшись от тихого хихиканья.
— Все может быть, особенно в нынешние переменчивые времена, — согласился маг. — Кстати, что касается королей, королев и прочих сильных мира сего… Ну-ка вставай, проверим, можешь ли ты самостоятельно держаться на ногах. Медвари изъявляла настойчивое желание тебя видеть, как только ты изволишь оставить страну своих грез и очнуться. Полагаю, тебя станут дружно благодарить, осыпать щедрыми дарами и предлагать остаться в Альваре на веки вечные, — Хасти намеревался произнести последнюю фразу с иронией, а прозвучала она почему-то тоскливо — словно ему самому не хотелось покидать Потаенный Град.
— Но мне от них ничего не нужно, — дернула плечом баронетта Монброн, завернувшись в сдернутое с дивана шелковое покрывало и поднимаясь на ноги. Слегка закружилась голова, но в остальном тело слушалось великолепно. — Разве попросить помощи в возвращении домой. Между прочим, ты по-прежнему горишь желанием уволочь у альбов их замшелую реликвию — Благой Алмаз или как его там? Не думаю, что Медвари согласится подарить мне или тебе сию прекрасную игрушку: если она намерена стать здешней правительницей, как же она обойдется без символа власти? Вдобавок покойный Бастиан обмолвился, что якобы приказывать этой штуковине может только очень могущественный колдун или тот, кому Камень принадлежит по праву… Ой… — Айлэ прижала ладонь к губам, догадавшись связать две нити в один узелок. — Но, если так, то тогда…
— Не надо столь глубоко и старательно над этим задумываться, — на удивление мягко посоветовал Хасти. — И не стоит рьяно ворошить давно закопанные могилы — кто знает, какие погибельные секреты в них таятся? Пусть все остается таким, как есть.
Вернулась госпожа Рагиби, за которой следовали две девицы-прислужницы, неся перекинутое через руку зеленое платье вполне пристойного вида. Баронетту подвергли тщательному осмотру, признав вновь обретшей душевное и телесное здоровье, и помогли одеться. Девушка вполне уверенно держалась на ногах — при условии, что поблизости отыщется некто, за кого она могла бы хвататься при внезапно накатывавшем головокружении.
Короткое путешествие по коридорам удивило ее некоторыми новшествами — казалось, в Чертоге стало немного светлее и просторнее. Указывавшая путь Рагиби привела магика и девушку-Недолговечную в маленький круглый зал, находившийся в одном из самых высоких ярусов и на удивление просто обставленный — несколько кресел да низкий стол посредине. В распахнутые настежь высокие окна вливался дурманяще-сладкий запах цветущих лип, а на столе красовалась длинная узкая шкатулка вроде тех, в которых хранят ножи. для разрезания книжных страниц. Только на сей раз вместо костяного лезвия в деревянной коробке уютно покоился загадочный и древний Жезл Альвара. Алмаз таинственно поблескивал огромной каплей росы, и на сей раз не внушил Айлэ ни чувства страха, ни боязни, ни трепета — только восхищение перед столь искусно выполненной и древней вещью.
Из шести окружавших круглый столик сидений два были заняты госпожой Медвари и альбом в одеждах голубого и палевого цветов — Дайеном.
Девицу Монброн поразило, какие изменения произошли с ними всего за один или два коротких дня. Госпожа Предела Йаули, чьи заплетенные в причудливый узор огненные локоны горели так ярко, что казались способными поджечь все вокруг, и раньше выглядела как наиболее прекрасная из когда-либо виденных Айлэ женщин, но теперь в ней появилось нечто, весьма точно описываемое словом «совершенство». Что бы она ни сделала, о чем бы ни заговорила, как бы ни одевалась — все представало во мнении окружающих верным, правильным и единственно возможным.
