Коммодорус обезоруживающе улыбнулся:
— А что, разве есть лучший способ выяснить действительные настроения в народе? По-твоему, лучше выслушивать то, что перевирают на свой лад храмовые соглядатаи, да всякие лизоблюды и подхалимы?
— Но разве ты не боишься, Государь, — подала голос Сатильда, — что кто-то прислушается к той крамоле, которую ты сам разносишь, и устроит заговор, пожелав свергнуть твое правление? Или ты берешь на заметку таких шептунов, а потом присылаешь за ними стражу?..
— Это все чепуха, — небрежно бросил Тиран и отступил за инкрустированную деревянную ширму переодеться.
Вскоре он появился оттуда в чистой тоге по колено длиной. Она красиво облегала его мускулистое тело.
— Милая моя, — продолжал он, — я нисколько не опасаюсь, будто болтовня каких-то пьяниц в таверне способна подорвать мою власть. Для этого у нее слишком прочные корни: любовь моего народа, могучие союзники и несметные богатства, о которых новичкам трудно строить даже приблизительные догадки… — Он рассмеялся, продемонстрировав крепкие белые зубы. — Но не будем терять время: я обещал покормить завтраком всех вас троих. Лично я обыкновенно завтракаю на бельведере…
Он отпустил телохранителей и отдал соответствующие распоряжения слуге, возникшему на пороге. На голове у слуги был тюрбан, одежду украшали кисточки. Раб удалился, и Коммодорус повел гостей внутрь огромной виллы. Конан, Сатильда и Квамба проследовали за ним по центральной галерее, потом вверх по винтовой лестнице, мимо сверкающих окон и распахнутых дверей роскошных чертогов. Достигнув самого верха, они прошли под прозрачным навесом из затемненного стекла с полированными серебряными переплетами и оказались на крыше. Крыша эта сама по себе была чудом: здесь вились, давая тень, виноградные лозы, стояли диваны и мягкие кресла. Гостей уже ждал накрытый стол, заставленный фруктами, сырами невиданных сортов, всевозможными мясными блюдами и нежным печеньем. Сидя за столом, можно было любоваться прекрасным видом на изрядную часть Луксура, в том числе громадой Империум-Цирка, стоявшего через улицу.
Тиран пригласил Конана и Сатильду разделить угощение, что они и сделали. Квамба растянулась на полу. Ей были предложены сырые яйца; она раскалывала скорлупу и подбирала содержимое языком с полированной мозаики пола.
— Вот мои владения, — сказал Коммодорус, облокотившись на резную каменную балюстраду, и жестом, обводя всхолмленное пространство города, ограниченное массивной стеной.
Воздух над крышами только-только начинал дрожать от дневной жары.
— А вот, совсем рядом с нами, их центр… — И он изящным жестом привлек внимание гостей к тяжеловесной округлости Империум-Цирка, до которой с того места, где они расположились, можно было доплюнуть. — Не все это понимают, но в определенной степени именно в нем средоточие моего могущества. Меня утвердили на вершине власти шесть лет строительства и улучшения Цирка!
Сатильда, лакомившаяся медовой булочкой, вежливо спросила:
— Если я не ошибаюсь, шесть лет и составляют большую часть оговоренного срока твоего правления, Государь?
Коммодорус одарил ее ослепительной улыбкой:
— Семь лет назад, в день праздника Баст, меня избрали Тираном Луксура с семилетним сроком правления. В то время я был почти неизвестен своим будущим подданным, и выбрали меня в основном за мое положение в среде коринфийских купцов. На самом деле мне была уготована роль жалкой пешки в руках стигийского жречества. Я должен был обеспечить им влияние при дворе западных владык, навести дипломатические связи, распространить их бесовскую религию в виде тайных сект по всему миру, не гнушаясь ни убийством, ни подкупом, ни обманом… — Он тряхнул головой, словно вспомнив что-то смешное и несколько постыдное, и продолжал: — Но с тех пор город процветает. Неизмеримо выросла торговля, улучшилась оборона, а территория, с которой мы собираем дань, расширилась далеко на юг… Мое имя произносят среди плеяды величайших правителей, которых до нынешнего дня видел Луксур, все равно, как они назывались: царями, князьями или тиранами. А простые горожане любят меня за то, что я таков, каков есть. За то, что они меня видят лицом к лицу на арене Империум-Цирка…
— Значит, — удивилась Сатильда, — ты возишься с Цирком, ибо он для тебя — только средство?..
— Вот именно. Приглядитесь к самой форме здания! Разве оно не похоже на гигантский рупор, через который я обращаюсь к народу? На большую плодородную долину, которую я засеваю семенами своего влияния? Вы видите перед собой величайший инструмент, которым когда-либо делалась политика… ну, может быть, исключая бесплатную раздачу зерна. И потому я полагаю, что у жрецов и вельмож просто не будет другого выбора, кроме как на предстоящем празднике Баст вновь назначить меня Тираном Луксура. Только теперь не на семь лет, а пожизненно.
— А еще, — сказал Конан, — как, наверное, это удобно — иметь возможность скормить своих противников диким зверям на арене…
— О, нет, нет, мой дорогой Сокрушитель, — поправил его Коммодорус. — Я нахожу, что гораздо полезнее их унижать, а не уничтожать. И не только противников, но и слабых союзников вроде Управителя Бальбала. Вы видели вчера наше маленькое представление? — И он, улыбаясь, подождал, пока они не кивнули. — И, конечно, вы слышали от людей, что я когда-то блистал на аренах благородной Коринфии? Еще до того, как попал в Стигию? Ну, вообще-то… — тут он лукаво подмигнул им обоим, — не надо верить всему, что люди болтают. Тем не менее, в Коринфии я служил в королевской гвардии, в тяжелой пехоте, и сноровки пока еще хватает морочить голову моим горожанам. Что их впечатляет больше всего? Насилие. Хорошо, вот вам насилие, сколько угодно и какое угодно…
— В самом деле, — со сдержанным восхищением поддакнула Сатильда, — зрители были в восторге от твоей… охоты на львов. Хотела бы я, чтобы мне за мои акробатические трюки так аплодировали!
— Когда-нибудь будут, — сказал Тиран, и доброе пожелание прозвучало вполне искренне. — Однако нынче все внимание толпы должно быть сосредоточено только на мне. Все дело в моем грядущем переизбрании и некоторых шагах, которые я намерен предпринять, дабы упрочить свое царствование. Я хочу, чтобы все были на моей стороне, и в особенности войска. Видите ли, на каждом представлении сидят и аплодируют высшие офицеры. Или, на худой конец, их любовницы. Я завоевываю их уважение, показывая, на что я способен. Это же относится и к местной знати… — Он махнул рукой в сторону роскошных строений, окружавших его виллу. — Им надоел мелочный присмотр и бесконечные поучения заплесневелых жрецов. Они тянутся к заморским товарам и желают свобод, подобных тем, что царят у нас в Коринфии. Они ценят передовое правление, не чурающееся общения с иноземцами. Я сам изо всех сил насаждал дух открытости и свободы, и переселенцы из Коринфии поддерживали меня… все эти купцы и ремесленники, мастера и распорядители работ, приехавшие сюда помогать в преобразованиях…
