побежден на Просперо в позабытые времена, осознал бы силу символа. Он бы захотел водрузить свое знамя там же, где некогда правил. Иначе зачем избирать эту систему? Чего ради возвращаться сюда, на развалины, когда есть целая Галактика? Он явно хочет этим что-то доказать.
— Но только представь, сколько энергии у него ушло бы на то, чтобы вновь войти в физическое измерение. Должно быть, это изматывающе даже для столь сильных созданий.
— Думаешь, он пришел сюда, чтобы восстановить силы?
— Как свои, так и боевые, — кивнул Властелин Смерти. — Жиллиман сообщил, что в этом регионе появляется заметно больше мутантов и нелегальных псайкеров.
— Магнус собирает воинства. Возможно, ты прав.
— И нечто в этой системе ему помогает. — Мефистон поглядел на Федорака. — Ты говорил, что это восстание было не первым. Когда они начались?
Полковник снова встревожился и нервно почесал лицо.
— Несколько лет назад. И раньше случались небольшие инциденты, сбегали дезертиры, появлялись возмутители спокойствия, и все такое, но несколько лет назад ситуация усугубилась. Я сразу понял, что все не так, как прежде. Мы начали сталкиваться с полномасштабными восстаниями. По всему континенту возникали культы.
— Есть ли что-то, что могло это спровоцировать? — осмотрелся по сторонам Кровавый Ангел. — Особенно тяжелая кампания? Проблемы с боевым духом? Что-то необычное?
Федорак потряс головой, а затем неловко покосился на Мефистона:
— Возможно, вы сочтете меня суеверным…
— Говори.
— Незадолго до мятежей в небе появилось нечто странное. Тогда я об этом не задумывался, а вот местные будто взбесились. Говорили, это знамение рока.
— Странное? О чем ты? Великий Разлом открылся задолго до описываемых тобой событий.
— Нет, не Великий Разлом. Мы иногда видим его в облаках, но это просто пурпурное мерцание. Это же было чем-то другим. Я подумал, комета упала или что-то в этом роде. Красная звезда появилась в ночном небе, гораздо ярче остальных. Она так сияла, что ее было видно и днем. Всем казалось, будто кто-то обратил на нас взгляд. Даже мои самые надежные офицеры вели себя необычно. Никто не мог спать, изменилась даже погода. Мы столкнулись не только с привычной проклятой жарой, но и с бурями и засухой. — Федорак скривился, поглаживая переносицу. — Наверное, совпадение, но едва появилась комета, как ко мне начали приходить сообщения о ведьмовстве и еретических сектах.
Кровавые Ангелы переглянулись. Рацел кивнул.
— Что? — потребовал ответа полковник.
— До нас доходили слухи не только о возвращении Магнуса, — сказал ему Мефистон. — Даже на другой стороне Галактики мы слышали о Сорциариусе.
— Планете Чернокнижников, — пояснил Рацел. — Мире, сотканном из колдовства и кошмаров. Планете, у которой нет права существовать. Магнус притащил с собой свой демонический мир…
— Так вот что мы видели? — ошеломленно посмотрел на них Федорак. — Это и было красным огнем в небе?
— Возможно, — согласился Властелин Смерти. — Это объяснило бы нарастание психической активности. Планета Чернокнижников — пристанище ведьм, притягивающее всех, кто ступает на темный путь. О ней говорится в бесчисленных мифах и легендах. Она — земля обетованная для заблудших еретиков, поклоняющихся Хаосу.
Федорак обеспокоенно поглядел на библиариев.
— Осел безмозглый, Мефистон описал не нас, — фыркнул Рацел, не веря своим глазам. — Если ты не научился отличать легального псайкера от еретика, то недостоин своего звания.
Гнев во взгляде Кровавого Ангела лишь встревожил Федорака еще пуще, но прежде, чем он успел ответить, Мефистон показал ему на реку и задал вопрос:
— Мы там, где находился мост? Он стоял здесь, прежде чем его подорвали культисты?
— Примерно, — ответил полковник и прищурился, изучая деревья. — Да, думаю, здесь.
Мефистон бросил взгляд на Рацела и постучал по оплетенной кожей книге на поясе.
— «Пресыщенная коса», глава двадцать седьмая, стих седьмой. «Неописуемый магнетизм». Давай посмотрим, что тут делал Цадкиил.
Рацел приказал отделению Туриоссы рассредоточиться среди деревьев и встать на страже. Потом он снял книгу с пояса и вместе с Мефистоном подошел к берегу.
Федорак попятился, мотая головой, и вытащил пистолет, когда библиарии начали изрекать воззвание.
Мефистон говорил по памяти, пока Рацел читал. И без того низкий тон, которым произносились слова, с каждой фразой понижался, пока шум не стал совсем непохожим на то, что могло бы исходить из человеческих голосовых связок.
Рацел воздел посох, позволив солнечным лучам сверкнуть на рогатом черепе, а Мефистон обнажил Витарус и показал им на стремительный поток.
Гулкие голоса библиариев, усиленные варповством, заставили содрогнуться весь горный склон, будто его охватило небольшое землетрясение. Вниз покатились булыжники и ветки, и полковник взобрался на дерево, тревожно оглядываясь, пока осколки камней стучали по его бронежилету.
Наконец единым рокочущим ревом библиарии отдали приказ.
От берега потянулись нити красного света, похожие на багряные лучи солнца, идущие из подземного склепа. Их были десятки. Казалось, в сердце реки растут алые деревья. Сперва воды текли прямо через сверкающие колонны, но, когда два библиария снова изъявили свою волю и голоса их эхом разнеслись по лощине, красные нити переплелись, образовав единую структуру.
Вода обрушивалась на алую стену, с грохотом растекаясь по обе стороны от нее. Федорак вскарабкался выше, но Кровавые Ангелы лишь уперлись в землю, готовясь встретить бурлящие потоки вышедшей из берегов реки. Вокруг мчалась вода, однако библиарии спокойно шли через грязевой оползень к открывшемуся берегу. В грязи бились рыбы и жабы, над ними клубились мухи. Река уже текла в новом направлении. Мефистон провалился по колено в липкую грязь, подтягивая себя Витарусом в середину опустевшего русла. Когда же он добрался до центра, то воткнул меч по рукоять и направил через клинок пламя варпа.
Грязь забурлила и вскипела, окутав Астартес вонючим паром. Примеру старшего библиария последовал и Рацел, ударивший посохом и выпустивший вторую волну психической силы. Спустя несколько минут в грязи появились проблески серебра, отражающего лучи солнца на лица библиариев.
Когда потоки варпа хлынули по его костям, Мефистон осознал, что ему едва ли нужно произносить слова ритуала. Его сила была теперь столь неотъемлемой, настолько тесно связанной с его разумом, что она выплеснулась из него почти по собственной воле. Было время, когда он с подозрением отнесся бы к такой необузданной мощи. Рацел смеялся над смертным солдатом из-за того, что тот путал психические дисциплины с колдовством, но чем дальше углублялся в своих исследованиях Мефистон, тем яснее понимал, как тонка грань между ними. На протяжении веков организации, подобные его собственному библиариуму, облачали свои дисциплины в таинственный и эзотерический язык, полагая, что именно благодаря запутанным обрядам сохраняют разум чистым. Мефистон начал смотреть на вещи иначе. Ему казалось, что не столько метод, сколько намерение отделяет божественное от проклятого. Он вспомнил
