Права была Великая древняя богиня, сошедшая к ней однажды в горах Хаарнаха: в душе Герды недоставало тьмы, в том-то и беда.
– Беда, беда, – согласилась с богиней Другая Она. – Беда, когда в голове ветер гуляет!
– Считаешь, я должна убить свою единственную подругу? – устало спросила Герда Себя Другую.
– Она тебе не подруга, – отрезала Другая Она. – Она не похожа на тебя, и жизнь у нее другая! Она, милая моя, не голодала и не мерзла. Ее не избивали, не насиловали и не пытались убить…
– Пытались, – напомнила Герда.
– Пытались, – не стала спорить Другая Она. – Покушались на нее, но отчего-то едва не убили тебя. Заметь, не ее, а тебя. Ты трижды спасла ей жизнь, а что сделала для тебя она? Что? Пару ничего не стоивших ей красивых жестов! Один раз в замке Каркарон и потом, в Ароне, когда тебя вышвырнули с ее корабля.
– Она выкупила меня у школы «Неофелис», – попыталась возражать Герда, – и заставила генерал-адмирала вернуть мне мои драгоценности.
– Великий подвиг самоотверженности! – фыркнула в ответ Другая Она. – Но, бог с тобой, подруга! Все так: и оплатила, и вернула… а ты за нее грудь под удар кинжалом подставила. Так что дружба у вас, милая, какая-то однобокая выходит. И не забывай, сейчас вы конкурентки. Великой княгиней станет она, а ты еще и жениха теряешь. Максимум, на что можешь рассчитывать, это на роль приживалки при великокняжеском дворе, ну и официальной фаворитки в придачу.
– Тоже кое-что… – тяжело вздохнула Герда, пытаясь представить себе такое будущее.
– Хочешь повторить судьбу матери?
«Вот уж нет! – взорвалась Герда, сообразив вдруг, на что она только что едва не согласилась. – Я могла быть любовницей собственного жениха, но его гребаной метрессой не буду никогда! Лучше удавиться!»
* * *
Бой в детинце закончился только через два часа после полудня, но в городе схватки не прекращались до позднего вечера. Впрочем, Герда в этом уже не участвовала, надобности не было. Как, впрочем, и настроения махать мечом. Но и возвращаться в таком настроении домой, в Полоцкое подворье, было нельзя. Под горячую руку да на нерве такого нагородишь, что потом век не расхлебать. Однако не зря сказано, что мир не без добрых людей, старуха Неревина разрешила ее сомнения, попросту пригласив к себе.
– Пока суд да дело, отдохнете у меня, принцесса, а потом, уже на ясную голову, решите, что вам со всем этим делать и как быть.
Идея Герде понравилась, встречаться с Иваном ей и в самом деле пока не стоило. Она лишь послала какого-то мальчишку с запиской в Полоцкое подворье за своей служанкой, чтобы привезла им с Тильдой – а заодно и мужчинам – чистую одежду.
А Иван до кремля в тот день так и не добрался, завяз в долгом кровавом бодании со своим младшим братом, князем Белозерским на противоположном берегу Волхова, в районе торжища и Ярославова дворища. По слухам, то рубился с Глебом, то вступал с ним в переговоры, а время шло. Так что, если бы Герда понадеялась на его помощь, из детинца живой уже не выбралась бы. Иван это знал не хуже нее и наверняка понимал, в какое положение поставил Герду, отпустив одну и пообещав прийти с подмогой. И потому чувствовал он себя крайне погано, и все это еще до того, как ему стали известны главные новости дня.
Слал к Герде гонцов, спрашивал, цела ли? Простит ли его оплошность? Извинялся сначала за промедление. Потом за то, что не сможет вырваться в ближайшие часы. И наконец, в ранних сумерках прислал записку, умоляя не принимать поспешных решений прежде, чем они переговорят с глазу на глаз. Клялся в любви. Просил не торопиться с выводами, мол, мало ли что там в законе написано, у него для такого случая и своя голова на плечах есть. И свое сердце в груди. Герда ему верила, но по-любому вернуться сейчас к нему в Полоцкое подворье не могла. Ей нужна была пауза, чтобы прийти в себя и привести в порядок свои мысли.
В этом смысле дом боярской дочери Анны Неревиной, стоявший близ Псковского тракта на Людином конце, подошел ей как нельзя лучше. Большой темный терем прятался за высоким дубовым тыном и занимал вместе с хозяйственными постройками немалый участок. Алена, жившая здесь вместе с теткой, едва вошли в дом, принялась распоряжаться, гоняя дворовых, как настоящая хозяйка, какой она фактически и являлась. Накрыть на стол, истопить баню, разместить гостей, готовить обед… Дел много, и все нужно сделать прямо сейчас, потому что люди едва ли не сутки не евши, не пивши, и почитай, только что из боя. Ну да слава богу, терем в мятеже не пострадал, дворня не разбежалась, припасы не разграблены. Так что не прошло и четверти часа, а стол уже накрыт. На кухне дым коромыслом, и баня топится…
Герда сняла с помощью Анны броню, посмотрела на посеченный нагрудник и рваную кольчугу, покачала головой, в очередной раз дивясь тому, куда завела ее жизнь.
– Ну, а что было делать? – спросила Другая Она, рассматривая вместе с Гердой стеганую подкольчужную рубаху, рассеченную сразу в нескольких местах. – Сидеть на попе и ждать, пока другие будут распоряжаться твоей судьбой? Думаешь, вышло бы лучше?
– Ну, не знаю… – Герда и в самом деле не знала, что сказать.
Овец стригут, а коров доят, и только волки живут, как им в голову придет. Впору позавидовать, но Герда никогда не стремилась стать хищником, ей с детства хотелось быть просто знатной барышней, такой, как дочери барона Геммы. Не мериться силой с мужчинами, а быть «хрупкой» женщиной, о которой заботятся сначала отец с матерью, потом муж и, наконец, взрослые сыновья и дочери. Вот только как сразу не задалось, так и пошло все вкривь и вкось.
Герда доковыляла до стола, взглянула на своих наемников – их после всего осталось только трое: Юэль, Ян и Тильда, – покачала молча головой и принялась за еду. Сначала думала, кусок в горло не пойдет, но порой аппетит действительно приходит во время еды. Копченый окорок, подчеревина [46], квашеная капуста, соленые огурцы и черствоватый – третьешнего дня – хлеб, все пошло за милую душу под квас и хмельной мед. А там слово за слово завязался неспешный разговор о том о сем, обо всем понемногу, но только не о князе Иване. Эту тему никто за столом не затрагивал, и Герда была им всем за это от души благодарна.
За разговором и сытной едой время пролетело незаметно. Наступила ночь, и пришла пора идти в баню. Раздевшись догола, Герда порадовалась, что в банном покое сумрачно – его
