Папа был оборотнем, он знал, что проклятие непременно перейдет по наследству, и не желал для меня такой судьбы. Не хотел даже говорить об этом и потому ничего не объяснял. Просто водил к татуировщику. К пятнадцати годам во всю спину у меня был набит пустой крест, на груди чернела восьмиконечная звезда и традиционная рыба, на шее – цепь с соединением букв «Р» и «Х» на позвонке, а правый бицепс оплетал латинский текст Pater Noster. Свободной оставалась лишь левая рука – папа умер, не успев довести задуманное до конца. Пришло время это упущение исправить.
В любом крупном городе есть районы, куда чужаку лучше не заглядывать. В Новом Вавилоне подобных мест хватало с избытком, и одними из самых беспокойных считались кварталы, населенные выходцами из Восточной Европы, преимущественно русскими и поляками. Но я шагал по узеньким улочкам, нисколько не опасаясь местных хулиганов. Без малого два метра роста, характерная стрижка, заляпанный белилами халат и знание русского языка защищали меня даже лучше полицейского эскорта.
И все же перед дверью с выгоревшим на солнце плакатом с курящей красоткой я невольно замедлил шаг и остановился. Но сразу взял себя в руки, пригнулся и шагнул в полутемное нутро мастерской башмачника.
Старый мастер оторвался от куска кожи, который раскраивал до того, несколько раз моргнул и без всякой приязни в голосе протянул:
– Лео…
В последнюю нашу встречу я изрядно на него надавил, и Сергей Кравец, как звали мастера, об этом не забыл.
– Собственной персоной, – улыбнулся я, доставая бумажник.
– Давно не появлялся.
– Повода не было. Помнится, ты говорил, что папа оставил эскиз рисунка для левой руки и даже оплатил работу?
Кравец оценивающе взглянул на меня и нехотя произнес:
– Давно это было…
Я бросил на стол банкноту в пятьдесят франков, с легким беспокойством отметив при этом, что наличных в бумажнике остается не так уж много.
– Ну что, это освежило твою память?
Мастер спрятал деньги в нагрудный карман фартука и отошел к забитому альбомами шкафу.
– Работа сложная, – сообщил он, отыскав нужный эскиз. – Займет несколько дней.
– Не пойдет, – отказался я, снимая халат. – Все и сразу.
– Уверен, что вытерпишь?
– Да уж постараюсь.
Кравец пожал плечами и принялся готовить инструмент. Я снял сорочку, сел к столу и устроил на нем левую руку. Процедура предстояла небыстрая и неприятная, но мне хотелось закончить все раз и навсегда.
– Будешь смотреть рисунок? – спросил мастер.
– Нет. Просто сделай все в точности, как заказывал отец.
– Хозяин – барин.
На столе появился набор игл и баночки с краской, потом Кравец подкрутил фитиль керосиновой лампы и пригляделся к руке.
– Что с кожей?
– А что с ней?
– Похоже на солнечный ожог.
– Не важно. Набивай.
Старый мастер тяжело вздохнул, макнул иглу в краску и взялся за увеличительное стекло.
– Набить – это полдела, еще бы шкура потом не слезла.
– Не слезет, – ответил я и поморщился из-за болезненного укола.
А потом еще одного. И еще, и еще…
Понемногу остатки разлившейся по всему телу ломоты сконцентрировались в левом плече, и одновременно заполонивший голову шум начал стихать, вернулась трезвость мысли.
Я закрыл глаза и попытался разобраться в цепочке событий, которая и привела меня в пыльную каморку башмачника. Подумать действительно было о чем.
Покушение и поджог дирижабля. Отрава в лимонаде и бегство бармена. Стычка на задворках варьете и задушенный на следующий день фотограф. И уже здесь, в Новом Вавилоне – нападение банды тугов, коим завершились поиски беглого индуса.
Случайны эти совпадения или сплошь бусины, нанизанные на единую нить?
Но как я мог навлечь на себя гнев почитателей Кали? И какое отношение ко всему случившемуся имеет ее самозваная жрица Лилиана Монтегю?
Ответов на эти вопросы у меня не было.
По мере работы мастера кожу левой руки жгло все сильнее и сильнее, сосредоточиться никак не получалось, да еще со скрипом распахнулась входная дверь.
– Не сейчас! – объявил Сергей Кравец, и мордатый крепыш послушно скрылся на улице.
Ни тот ни другой не заметили проскользнувшего в мастерскую лепрекона. Коротышка сразу шмыгнул под лавку, а потом возник уже на шкафу, откуда принялся с интересом наблюдать за работой татуировщика. Он так ерзал на месте, желая лучше разглядеть набиваемый рисунок, что несколько раз едва не свалился вниз.
Некоторое время спустя Кравец шумно выдохнул, смахнул с лица пот и предложил:
– Может, оставим на завтра?
– Нет! – отрезал я.
– Ну тогда не обессудьте, – скривился мастер, достал из-под стола початую бутылку вина, выдернул пробку и хлебнул прямо из горлышка.
– На работе это не скажется?
– Обижаешь, Лео! Качество я гарантирую! Да и что мне с вина? Так, горло промочить.
И в самом деле, когда через несколько часов бутылка опустела, движения старого татуировщика не потеряли четкости. Он размеренно и точно колол меня иглой, набивая рисунок с пожелтелого листа, что лежал перед ним на столе. На листе святой Георгий поднял на дыбы коня и бил копьем страшенного дракона. Ниже шел браслет из переплетения разнообразных по форме крестов.
Под конец работы рука у меня горела огнем, мысли путались, из глаз текли слезы. От долгого сидения затекла спина, нестерпимо хотелось подняться на ноги и размяться.
– Ну наконец-то! – шумно выдохнул Сергей Кравец и отошел к рукомойнику умыться. – Умаялся! – пожаловался он, массируя припухшие и покрасневшие глаза, но стоило только мне встать со стула, потребовал: – Ну-ка стой! Надо обработать руку.
– Ерунда, на мне все заживает как на собаке, – отмахнулся я, взглянул на покрасневшую и опухшую кожу и поморщился. Зрелище было душераздирающее.
Татуировщик отпорол кусок от рулона марли и, смочив его лечебным бальзамом, тщательно замотал мой бицепс и предплечье. От прикосновения влажной ткани кожа очень быстро перестала зудеть и гореть огнем.
– Начнется воспаление, знаешь, что делать, – под конец напутствовал меня Кравец.
– Знаю, – кивнул я.
В рукав сорочки просовывать опухшую руку не стал, попросту откромсал его, сверху прикрылся халатом.
– В расчете? – спросил старый татуировщик, доставая из ящика вторую бутылку с вином. Зажатый в его руке штопор откровенно намекал, что никакого иного ответа мастер не примет.
– Больше меня не увидите, – пообещал я и вышел на улицу, но не успела еще захлопнуться дверь мастерской, как прилетел чувствительный пинок пониже спины.
