злобно уставившись на Красную Шапку. – А мне на тебя нассать, жопа ты! Тоже мне, гребаный судья выискался!
– Да я же так просто сказал… – Красная Шапка уставился на него. – Ну, это… Я думал, мы с тобой об одном подумали.
– Значит, не об одном. У тебя в голове мозги с горошину, больше одной мысли не помещается. Думал он! Да ты хорошего человека от плохого не отличишь, хоть бы тебя всего обоссали.
Красная Шапка заморгал.
– Ага, верно. Это я неправильно подумал.
Он отступил на шаг и ушел под дождем, качая головой.
Ищейка смотрел ему вслед, сжав зубы. Ему хотелось кому-нибудь врезать. Знать бы только кому. А больше никого рядом и не было, один он. И мертвые. Наверное, так всегда бывает, когда битва заканчивается, а тот, кто выжил, ничего, кроме битвы, не знает. Он дерется сам с собой.
Он втянул в легкие холодный сырой воздух, хмуро поглядел на могильный холмик Молчуна. Задумался, а сможет ли он сам отличить хорошего человека от плохого? И в чем между ними разница.
Наступило серое утро, в саду было холодно и мокро. Ищейка стоял и думал о том, что раньше все было лучше, чем сейчас.
Тонкий солнечный луч прокрался сквозь занавеси и осветил смятую постель. В луче плясали пылинки. Глокта попробовал перевернуться и поморщился от боли. В шее привычно щелкнул позвонок.
«А вот и первый спазм».
За первым последовал второй. Боль пронзила левое бедро, едва он улегся на спину. Дыхание перехватило. Боль проползла вниз по позвоночнику и прочно обосновалась в ноге.
Он застонал и осторожно попытался двинуть щиколоткой, а потом разработать колено. Боль немедленно усилилась.
– Барнам! – позвал он.
Он сдвинул простыню и учуял привычную вонь.
«Ничто так не повышает работоспособность, как собственное говно с утра пораньше».
– Барнам!
Он стонал и скулил, разминая иссохшее бедро, но все без толку. Боль росла и ширилась. Судорогой свело жилы в изувеченной плоти, изуродованная ступня без пальцев жутко трепыхалась.
– Барнам! – заорал он. – Барнам, ублюдок! Дверь!
Из беззубого рта капала слюна, слезы заливали дергающееся лицо, пальцы впились в измазанную простыню.
В коридоре послышались быстрые шаги. Дверную ручку подергали.
– Заперто, придурок! – процедил он сквозь сжатые десны, сотрясаясь от гнева и боли.
Но, к его большому удивлению, ручка повернулась, и дверь открылась.
«Что за…»
Арди бросилась к кровати.
– Убирайся, – прошипел он, закрывая лицо и отпихивая вонючую простыню в бурых пятнах. – Убирайся отсюда.
– Нет.
Она вырвала простыню у него из рук. Глокта сморщился, ожидая, что сейчас она побледнеет, отшатнется, приложит ладонь ко рту, сдерживая крик отвращения, глаза широко распахнутся от ужаса.
«Я вышла замуж за это… перемазанное дерьмом чудовище?»
Арди угрюмо посмотрела на него, взялась за изувеченное бедро и что было сил надавила большими пальцами.
Он охнул, забился и попытался вырваться из цепкой хватки. Два очага острой боли жгли огнем в самом центре судорожно натянутых жил.
– А, твою мать… ты…
Вдруг напряженные мышцы обмякли. Глокта бессильно растянулся на кровати.
«И теперь почти не стыдно, что я весь в говне».
Он лежал так некоторое время, совершенно беспомощный.
– Я не хотел, чтобы ты меня видела… таким.
– Поздно. Ты на мне женился, помнишь? Мы одно целое.
– По-моему, от этой сделки я получаю больше.
– Ты мне жизнь сохранил.
– Ну, девушки не о такой жизни мечтают. – Он смотрел, как солнечный луч касается ее смуглого лица. – Я знаю, что не такого мужа ты себе желала…
– Я всегда хотела замуж за человека, с которым смогу танцевать. – Арди пристально посмотрела на него. – Но думаю, что ты мне больше подходишь. Мечты – занятие детское. Мы с тобой оба взрослые.
– Как видишь, дело не только в отсутствии танцев. Не нужно тебе было это делать.
– Я хочу это делать. – Она взяла его лицо в ладони, резко повернула к себе. – Я хочу быть полезной. Хочу быть кому-то нужной. Ты это понимаешь?
Он судорожно сглотнул.
– Да.
«Чуть лучше».
– Где Барнам?
– Я его отпустила. Теперь он по утрам свободен, а тобой займусь я. Да, и мою кровать я ему сказала перенести сюда.
– Но…
– Ты хочешь сказать, что мне не позволено спать в одной комнате с мужем? – Ее ладони медленно скользнули по иссохшей ноге, ласково и твердо, растирая иссеченную шрамами кожу, массируя изувеченные мышцы.
«Когда в последний раз женщина смотрела на меня без ужаса и жалости? Прикасалась не для того, чтобы причинить боль?»
Он лежал на спине, закрыв глаза и раскрыв рот. Из дергающегося глаза бежали слезы, заливали подушку.
«Почти удобно… Почти…»
– Я этого не заслужил, – выдохнул он.
– Никто не получает то, что заслуживает.
Королева Тереза, совершенно не скрывая отвращения, презрительно и надменно глядела, как Глокта ковылял в ее залитые солнечным светом покои.
«С таким же видом она разглядывала бы таракана, дерзнувшего предстать ее королевским очам. Что ж, посмотрим. Дорога нам известна, мы ее исходили вдоль и поперек и других по своим стопам направили. Сначала гордыня. Потом боль. Затем смирение. И под конец – послушание».
– Меня зовут Глокта. Я – новый архилектор инквизиции его величества.
– А, калека, – фыркнула она.
«Освежающая прямота!»
– Чего ради вы решили нарушить мой покой? Преступников здесь нет.
«Только стирийские ведьмы».
Глокта покосился на вторую женщину, застывшую у окна.
– Пожалуй, нам это лучше обсудить наедине.
– Графиня Шалере – моя подруга детства. При ней можно говорить все.
Графиня уставилась на Глокту с почти королевским отвращением.
– Как пожелаете.
«Деликатного разговора не получится. К тому же деликатность здесь ничем не поможет».
– Ваше величество, мне стало известно, что вы избегаете супружеского ложа.
От возмущения длинная, тонкая шея Терезы вытянулась еще больше.
– Что вы себе позволяете! Это не ваше дело!
– Боюсь, что имеет и самое прямое. Речь идет о наследниках престола. Будущем страны, и так далее.
– Это невыносимо! – Лицо королевы побелело от гнева.
«Жемчужина Талина и впрямь опаляет огнем».
– Мне приходится есть вашу отвратительную еду, терпеть вашу мерзкую погоду, улыбаться бредовым речам вашего придурка-короля! А теперь еще и держать ответ перед его увечным слугой? Я здесь как в тюрьме!
Глокта оглядел роскошный королевский покой. Золоченая мебель, картины, пышные шторы. Две прекрасные дамы в великолепных нарядах. Он прикусил язык поломанным зубом.
– Поверьте мне, это совсем не похоже на тюрьму.
– Тюрьмы бывают разные.
– Я научился жить в наихудшей. И многие другие тоже.
«Видела бы ты, с чем приходится иметь дело моей жене».
– Делить ложе с отвратительным бастардом,
