античном приключении.
— Два мороженого, пожалуйста! — попросил Гоша на ближайшей тележке продажи.
— Слушай! — держась за палочку и откусывая кусочек клубнично-сливочного лакомства, сказала жена. — А вдруг мы просто забыли о том, кем были когда-то? И встретились для того, чтобы вспомнить это? Мне там перед этими мистериями так и сказали: у тебя что, забвение? Что, если мы этими вопросами по вечерам пробудили какие-то скрытые в нас воспоминания?
— Ну ты, Натали, даешь! — рассмеялся муж.
— А почему бы и нет? — продолжила Ната. — Ведь что есть память? Фотографическая, мысленная визуализация прожитого? А что, если мы одновременно живем в нескольких мирах?
Гоша обнял супругу за талию, и они неспешно продолжили прогулку.
— Вот за что я тебя люблю, так это за твои оригинальные идеи!
— Только за это? — задорно улыбнулась она.
— Ну уж нет!
Их смех звучал на длинной аллее, где прогуливались такие же влюбленные парочки. Этим субботним днем в Смартграде больше не происходило ничего необычного. Одни отдыхали, другие трудились. Все было, как всегда.
— Вставай, Горян, вставай! — раздался тянущийся, как жвачка, голос.
Что это? Опять какое-то наваждение? Горян открыл глаза: над ним нависала густая, точно гроздья спелого винограда, борода. А от свежего ветра приятно топорщилась небритая щетина.
— Дед Илай? — спросонья спросил Горян. — Это правда ты?
— Еще какая правда! Вставай! Послеполуденный отдых закончился. Время тренировок и подготовки к бою!
У македонца округлились глаза.
— К бою? Какому еще бою?
— А ты думал, что будешь тут только есть да спать? Для этого родился в нашем мире? — строго смотрели на него такие знакомые глаза. — Это я тебя еще жалую! Отец бы давно дал тебе палки!
Горян протер глаза. Да, он помнил, как вчера очутился в этой славной деревушке, как пировал вместе с товарищами. Как дед, играючи, устраивал кулачный бой. Право, удивительное дело: эдакая-то сила в его-то возрасте! Сколько ему стукнуло уж лет, сколько зим? Семьдесят, восемьдесят? Дед Илай выглядел на все сорок: подтянутый, ни намека на горб; плечи — как две рыхлые горы; измятая накидка да морщинистое лицо — вот единственное, что выдавало годы! Да голос с легкой хрипотцой, точно в ледяной горный ручей бросали камешек, и он там кувыркался, ударяясь о каменистые выступы русла.
— Жаль, его нет рядом!
— То-то, что жаль! Он выступил с нашей славной македонской армией в дальний поход. А тебе — самое время готовиться: в соседней деревушке третью ночь подряд сгорает по дому! Не иначе, как завелся огненный демон! Выступаем следующим утром! А сегодня — тренируемся, тренируемся! Все слышали?
И он гаркнул, осматривая воинов вокруг себя. Посреди поляны, у котла, вперемешку с женщинами и детьми стояли и сверкали глазами они — защитники — до десятка юношей и мужчин.
Горян и не заметил, как оказался среди тренирующихся. Слева и справа мелькали острия мечей, разгоряченные лица, раскрашенные фасады щитов.
Он замахнулся своим мечом и… проснулся. Утреннее солнце било прямо в глаза из щели плохо задернутой шторы.
— Наточка! Ну ты что? — запротестовал он спросонья. — Опять собиралась на работу и открывала штору?
Рядом раздался такой знакомый и милый голос:
— Гоша! Ты все забыл? Сегодня же выходной! И мы идем в гости к Лизе. Мы о чем вчера вечером говорили?
Ната смотрела на него с краешка кровати. На ней было то чудное, но прелестное солнечное платье, которое через тонкие бретельки открывало вид на ее белоснежные плечи. Сам фасон платья напоминал вытянутый прямоугольник, но от делового его отличал и яркий желтый цвет, и модные застежки, и струящиеся фалды.
— Точно, точно! — протирая глаза, пробормотал Гоша. — Вспомнил!
— Тебе опять снился сон, где ты был греческим воином? — покивала девушка.
— Да. Ничего не могу с этим поделать, любимая. Это как вспышки. Как озарение какое-то. Все такое живое. Будто происходит наяву.
— Можешь и не говорить! Уж кому-кому, а мне ничего доказывать не надо. Мои сны на этой неделе были такими же яркими!
— А ты не рассказывала, что у тебя было продолжение!
— Правда? — Ната задумалась. — Не хотела тебя беспокоить. Я лечила раненных после каких-то сражений. Это были не самые приятные воспоминания. Все те боль и мучения солдат — они точно живые!
Ната зажмурилась, а Гоша обнял ее и прижал к себе. Через час они позавтракали, собрались и выехали.
Улицы Смартграда в основном пустовали: многие не хотели проводить первые летние дни в разгоряченном асфальтовом блоке, где, как провода, пролегали витиеватые улочки-магистрали.
В быстро мчащемся троллейбусе было душно, несмотря на открытые створки окон. И, как всегда, находились те, кому это не нравилось.
— Радует только одно, — кричала Ната на ухо мужу, перекрикивая гомон и возмущения, — что нам ехать всего десять остановок! Скоро будем!
— Не так уж и скоро! — возразил Гоша.
— Но и не другой конец города!
— А почему за все годы нашего супружества мы так и не были ни разу в гостях у твоей сестры? Я только на свадьбе видел ее. И то — мельком!
— Чтооо? — Ната пыталась услышать, но в салоне дело дошло до махания руками.
«Уважаемые пассажиры! — раздался механический голос из громкоговорителя. — Давайте уважать друг друга. Одним плохо от жары, другим — от сквозняка. Но всем одинаково плохо от ругани и ссор. Может, вам разойтись по салону троллейбуса?»
— Вот только не надо нам указывать, что делать! — раздался тонкий голосок женщины с несколькими сумками. Вдобавок к ним она старательно обмахивалась веером.
— Тоже мне водитель нашелся! — вторил первой другой голос женщины, которая куталась в просторный платок.
Как часто бывает в таких случаях, женщины перестали ругаться друг с другом и переключились на «общего врага» — водителя, который грубо, как казалось, нарушил их права.
Гоша с Натой вышли на своей остановке с чумными головами.
— Давай посидим где-то на скамеечке, прежде чем пойдем к твоей сестре? — взмолился Гоша. — У меня разболелась голова от этих криков!
— И откуда они только берут столько сил? — согласилась жена.
Они нашли скамейку вдоль вытянутого девятиэтажного дома. По аллейке туда и обратно ходили люди, бегали дети. Но тень от раскидистого каштана накрыла их с головой так, что казалось, они погрузились в свой особенный мир, обособленный от прочего. Они говорили, доверительно прижавшись щеками.
— …это было что-то страшное! — шептала Ната. — Их обугленные лица, обожженые руки, сжимавшие почерневшие мечи. Не могу этого забыть, Гош!
— Успокойся, милая! Все в прошлом! Все прошло уже!
— Точно ли в прошлом?
— А как же еще может быть? — удивился Гоша. — Ты видишь на
