Питер Бретт - Дневная битва

Ознакомительная версия.

Най’тинг! Инэвера содрогнулась. Бесплодным запрещено носить черное, и они на всю жизнь остаются в бурых одеждах, как хаффиты, с позорно неприкрытыми лицами.

– Возможно, меня сделают дама’тинг, – предположила Инэвера.

– Этому не бывать, – фыркнула Манвах. – Никого не делают.

– Бабушка говорит, что в год ее испытания одну девочку выбрали.

– Это случилось полвека тому назад, если и было на самом деле, – ответила Манвах, – а достопочтенная мать твоего отца, да хранит ее Эверам, любит… приукрасить действительность.

– Откуда же тогда берутся най’дама’тинг? – подивилась Инэвера, имея в виду учениц дама’тинг, чьи лица оставались открыты, но белые одежды указывали на обручение с Эверамом.

– Говорят, сам Эверам зачинает своим невестам детей и най’дама’тинг – их дочери, – просветила ее Манвах.

Инэвера вскинула брови: не иначе мать шутит.

Манвах пожала плечами:

– Объяснение не хуже других. Уверяю тебя: ни одна мать на базаре не знает случая такого избрания и ни в одной най’дама’тинг еще никто не признал свою родню.

– Мама! Сестра!..

Инэвера расплылась в улыбке при виде Соли, которого сопровождал Кашив. Черное одеяние брата еще хранило пыль Лабиринта, а щит, повешенный на плечо, покрыли новые вмятины. Кашив был, как обычно, подтянут и свеж.

Инэвера бросилась обнимать Соли. Он рассмеялся, подхватил ее одной рукой и закружил. Инэвера восторженно взвизгнула, ни капли не испугавшись. Брат опустил ее легко, как перышко, и обнялся с матерью.

– Что ты здесь делаешь? – нахмурилась Манвах. – Я думала, ты на пути во дворец дама Бадена.

– Так оно и есть, – ответил Соли, – но я не мог отправить сестренку на Ханну Паш, не пожелав ей всех мыслимых в Ала благ.

Он потянулся и взъерошил волосы Инэверы. Она шлепнула его по руке, но брат, как всегда, оказался проворен и вовремя отдернул кисть.

– А как ты думаешь, отец придет меня благословить? – спросила Инэвера.

– Мм, – замялся Соли, – насколько я знаю, отец еще спит в беседке. Ночью он глаз не сомкнул.

Соли беспомощно пожал плечами, и Инэвера потупила взор, не желая выдать огорчение.

Брат нагнулся и ласково приподнял ей голову, заглянул в глаза:

– Поверь, отец желает тебе блага не меньше, чем я, пусть даже не всегда это показывает.

– Я знаю, – кивнула Инэвера и на прощание обняла Соли за шею. – Спасибо тебе.

Кашив взглянул на Инэверу, будто впервые заметил. Затем нацепил свою очаровательную улыбку и поклонился:

– Всех благ тебе, Инэвера вах’Касаад, в становлении женщиной. Желаю тебе хорошего мужа и много сыновей – таких же ладных, как твой брат.

Инэвера улыбнулась и зарделась. Воины неспешно пошли прочь.

Наконец очередь сдвинулась с места. Инэвера томилась на солнцепеке, девочек с матерями впускали по одной зараз, и день тянулся медленно. Одни проводили внутри считаные минуты, другие – чуть ли не час. Все выходили в черном, обычно с видом вразумленным и облегчением в глазах. Иные, увлекаемые матерями домой, напряженно смотрели в пустоту и отрешенно оглаживали руки.

Перед входом в шатер мать Инэверы так сильно впилась в плечи дочери пальцами, что ногти едва не проткнули материю.

– Не поднимай глаз и держи язык за зубами, когда с тобой заговорят, – прошипела Манвах. – Не отвечай, когда не спрашивают, и не перечь. Повтори за мной: «Да, дама’тинг».

– Да, дама’тинг, – покорно произнесла Инэвера.

– Запомни этот ответ накрепко, – наказала Манвах. – Оскорбляя дама’тинг, ты оскорбляешь саму судьбу.

– Да, мама. – Инэвера с трудом сглотнула, чувствуя, как сердце уходит в пятки.

Что творится в шатре? Разве мать не подвергалась тому же обряду? Чего она так боится?

Най’дама’тинг отвела полог шатра, выпуская девочку, что недавно стояла впереди Инэверы. Теперь на ней был головной платок, но бурого цвета, как платье, которое осталось прежним. Мать гладила ее по плечам и бормотала слова утешения, но обе побрели прочь в слезах.

Най’дама’тинг проводила их невозмутимым взглядом и повернулась к Инэвере с матерью:

– Меня зовут Мелан. – Она жестом пригласила их внутрь. – Вами займется дама’тинг Кева.

Инэвера сделала глубокий вдох, они с матерью разулись, начертили в воздухе метки и шагнули в шатер дама’тинг. Сквозь полотняный свод пробивалось солнце, заливало просторное помещение ярким светом. Все было белым, от стен до крашеной мебели и толстого напольного холста.

Тем явственнее и страшнее выделялась кровь. Пол за порогом был в огромных красных и бурых пятнах; за перегородки слева и справа густо тянулись багровые следы.

– Это кровь шарумов, – произнес чей-то голос, и Инэвера подпрыгнула, впервые заметив, что перед ними стоит невеста Эверама в белых одеждах, которые почти сливались с фоном. – На рассвете доставили раненых с алагай’шарак. Напольный холст ежедневно выкраивают и сжигают на минаретах Шарик Хора во время призыва к молитве.

И тут же, как по сигналу, вокруг Инэверы послышались крики боли. За толстыми перегородками умирали мужи. Она вздрагивала при каждом вопле и стоне, представляя отца или, того хуже, Соли.

– Забери меня, Эверам! – отчаянно голосил кто-то. – Я не буду жить калекой!

– Ступай аккуратно, – предупредила дама’тинг Кева. – Подошвы твоих ног недостойны касаться крови, которую пролили за тебя достославные воины.

Инэвера и Манвах осторожно пошли вперед, огибая кровавые пятна. Кева, закутанная до пят в белый шелк так, что обнаженными остались лишь кисти и глаза, была крупной, кряжистой женщиной на голову выше матери Инэверы.

– Как тебя зовут, девочка? – Голос невесты Эверама звучал гулко и строго.

– Инэвера вах’Касаад ам’Дамадж ам’Каджи, дама’тинг, – ответила Инэвера и отвесила низкий поклон. – Наречена в честь первой жены Каджи.

Ногти Манвах впились в плечо, едва прозвучало это уточнение, и Инэвера задохнулась. Но дама’тинг, казалось, не придала ему значения.

– Поэтому ты, несомненно, считаешь себя особенной, – отрезала Кева. – Если в Красии будет по воину на каждую никчемную девку, носившую это имя, то Шарак Ка завершится.

– Да, дама’тинг, – сказала Инэвера и вновь склонилась, а материнские ногти чуть отпустили ее.

– Ты миловидна, – заметила дама’тинг.

Очередной поклон.

– Спасибо, дама’тинг.

– Хорошенькая всегда пригодится в гареме, если еще не приспособили к полезному делу, – проговорила Кева, глядя на Манвах. – Кто твой муж и какой у тебя род занятий?

– Даль’шарум Касаад, дама’тинг, – с поклоном ответила Манвах. – Я занимаюсь пальмовым ткачеством.

Ознакомительная версия.