— Жив сорванец, — слова эстарха привели меня в чувство. Он улыбался, гладил малыша по голове, стараясь не прикасаться к набиравшей силу шишке. — Крохотное сердце бьётся.
— Что с ним, святой отец? — с надеждой спросил я.
— Я не лекарь, но, похоже, ему здорово досталось, — он указал на опухоль на лбу. — То ли дверной ручкой, то ли самой дверью получил. Мамаша… Мамаша-то резво вскинулась. Ведь… Погоди, аниран… Ведь это действительно мамаша была?
Он посмотрел на меня так, будто в этом месте я был самым большим специалистом и знал ответы на все вопросы. Хоть это было не так, на вопрос эстарха я мог ответить уверенно — я сразу понял, кто была та женщина.
Эриамон не получил от меня ответа. Всё было слишком очевидно. Он не хуже меня понимал это. Он отстранился от малыша и посмотрел на него, как на диковинку. Смотрел на маленькие ручки, на маленькие плечи, на маленькие ножки, на хрупкую грудь. Затем поднял с пола и осторожно сжал в своих крепких руках. Уложил в них, как в люльку.
— Нет, не может быть, — он прыгал взглядом с малыша на меня и обратно. — Слишком юн. Сколько же ему зим? Это ведь… Это ведь невозможно… Как же?… Неужели…
Глаза эстарха Эриамона вылезли из глазниц. Буквально. Хоть не быстро, но всё же до него дошло. А затем он растерянно уставился на лежащие на полу тела.
— Ты прав, святой отец, — подтвердил я, когда столкнулся с его взглядом. Не осуждающим, но, несомненно, недобрым. Он смотрел на меня так, будто я совершил великий грех. — Я убил другого анирана. А это — его дитя. Его и его женщины.
— Но ведь это же невозможно… Кара… Наказание… Или возможно?
— До сего момента я думал, что кроме меня никто на такое не способен, — прошептал я. Осознание чудовищности поступка, осознание неоднозначности ситуации накрыло меня целиком. Я просто не мог найти себе оправдание.
— Что-что? — переспросил Эриамон, ведь ничего не знал о Дейдре.
— Ничего, — встряхнул я головой, пытаясь взять себя в руки. — Что с малышом? Он будет жить? Придёт в себя?
— Конечно будет жить. Что опасного в обычной гуле? Сейчас в колодезную воду тряпицу опущу и ко лбу приложу, чтобы спала. А в остальном, — эстарх опять окинул взглядом разгромленную избу и задержался на мёртвых телах. — Будем молиться ЕМУ, — он повёл глазами в потолок. — Надеюсь, мальчонка не вспомнит. Он не видел ничего. А значит… А значит есть шанс.
— Надеюсь, нам удастся его убедить, что всё это — лишь страшный сон, — тиски, сдавившие грудь, вытолкнули изо рта тяжёлый воздух. — Что я натворил… Сделал парня сиротой… Своими же руками…
— Аниран! — воскликнул Сималион. Он подошёл ко мне и сжал плечо. — Не терзай себя. Это была самозащита. Если бы с ним так не поступил ты, он бы поступил так с тобой, — кивком головы он указал на лежащее у печи тело. — В поединке всегда так: или ты, или тебя.
— Хватит! — рявкнул я. — Убирайтесь отсюда! Оставьте меня одного.
— Аниран…
— Вон!
Эстарх Эриамон вышел первым. Он нёс на руках малыша и что-то тихо бормотал. Иберик и Сималион вышли следом. А я тяжко вздохнул, пытаясь взять под контроль эмоции, и прикоснулся к зудящему уху. Я ощупал его и обнаружил, что лишился если не половины, то мочки точно. Но в том месте, откуда, по идее, должна хлестать кровища, на ощупь оказалась лишь обожжённая рана. Кровотечение прекратилось довольно быстро и только тупая боль напоминала о том, какой я везунчик. На пару-тройку сантиметров правее — и через глаз энергетический гарпун вышел бы прямо из затылка. И что произошло бы с этим миром дальше, я никогда бы не узнал.
— Главное — перетерпеть, — уже чёрт его знает в какой раз прошептал я эту мантру. Я знал, что аниранский организм справится. Кровь свернётся, рана затянется. Надо только взять под контроль эмоции и выдержать боль.
Но если со вторым я уже научился справляться, то эмоции пока бушевали. Должно пройти время, прежде чем я перестану себя обвинять в этом грехе. Осознание, что я сделал ребёнка сиротой, давило на грудь в килограммовом эквиваленте.
Сделав тяжёлый вдох, я подошёл к женщине. Ей досталась мгновенная, практически безболезненная смерть. Она лежала на полу, уставившись невидящими глазами в пустоту. Поэтому её глаза пришлось закрыть мне.
— Нет мне прощения, — я провёл пальцами. Хоть эта жизнь не мною забрана, она тоже на моей совести.
Я сделал шаг в сторону и присел на корточки. Рваная рана на шее мужчины и уже запёкшаяся кровь едва не заставили желудок предать меня. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы начать мыслить прагматично. Чтобы отринуть эмоции и сосредоточится на одной из самых важных вещей в этом мире конкретно для меня.
Я перевернул всё ещё тёплые руки мужчины ладонями вверх. На левой ладони, прямо на папиллярной линии чернела знакомая метка. Значит, это правда. Это действительно аниран. Очередной скрывающийся бедолага, который не хотел от жизни многого. Он лишь мечтал плыть по течению и не высовываться. Теперь мне понятно, почему он так испуганно вылупился, когда я бесстрашно обозначил себя. Наверное, ему тоже знаком Голос. И тот тоже его к чему-то подталкивал. Но этот аниран не желал к нему прислушиваться. Он предпочёл скрыться за личиной безобидного пахаря, трудился на какого-то дряхлого примо и тихо выращивал сына. Похвальный выбор, с определённой точки зрения. Решил не спасать мир, а построить дом, посадить дерево и вырастить сына. И, рискну предположить, сын появился самым натуральным способом. Как и был зачат. Иначе просто не может быть. Видимо, эта женщина, как и Дейдра, оказалась особенной. Возможно, лишь для этого мужчины. А возможно, обладала особыми физиологическими свойствами. Поскольку я не доктор, на эту тему могу гадать бесконечно. Вскрытие мне всё равно не удастся провести… Но, так или иначе, им обоим удалось. Женщина из этого мира и прибывший с небес аниран смогли сделать то, для чего сюда аниран и был прислан. Значит, это действительно возможно. И я больше не уникален. Я такой же, как все остальные анираны. И я, и они — мы можем дать толчок новой жизни.
Я некоторое время рассматривал метку на чужой руке и думал о том поступке, который собирался совершить. Затем, приняв решение, сквозь сжатые зубы процедил очередную мантру:
— Нет иного пути. Останется только один.
Когда я соединил ладони, наши руки задрожали. А затем задрожал весь дом, когда вытягивал на свет божий крошечный оранжевый шарик. Я уверенно справлялся с болью и, не испытывая больше ни сомнений, ни сожалений, приказал шарику вонзиться в левую ладонь. А затем опять погрузился в недолгое забытьё.
Часть 5. Глава 2. Важное решение
Томмазо — так меня нарекли в детском доме. А фамилией Ди Дио меня наградила строгая воспитательница. Никто не знал кто моя мать. Не говоря уже про отца. Как рассказывали воспитатели, меня подкинули под дверь в полугодовалом возрасте. И с тех пор забота о моей никому не нужной жизни легла на плечи государства.
Я всегда был непослушным ребёнком. Носился по коридорам и не желал слушать взрослых. Хоть меня часто наказывали, это ничего не меняло в моём поведении. А потому, когда я достиг возраста абсолютного неприятия чужого мнения, я сбежал. Я стал беспризорником. Я носился по улицам Рима так же, как носился по коридорам детского дома. Я воровал еду, грабил банкоматы, срывал золотые цепочки с нежных шеек и много времени проводил в исправительных учреждениях для несовершеннолетних. Но это ничего не меняло в моём поведении. Плохая наследственность, как судачили между собой карабинеры.
Но эта плохая наследственность не стала препятствием для армии. Я плохо читал, ещё хуже писал. А потому у меня было лишь два пути после достижения совершеннолетия — служить закону или нарушать закон.
Но, как бы это было не смешно, я умудрился побывать по обе стороны.
Я отслужил в армии, где не только научился сносно читать и писать, но и приобрёл массу полезных навыков, пригодившихся на новой стезе, которую я избрал. Я вернулся в Рим и погрузился на самое дно. Я быстро смог занять достойное место на самом дне — я руководил собственной бандой. Пару лет я скрывался от закона и перебивался тем, что удавалось урвать на подконтрольной мне территории. Я сражался за место под солнцем и никому не хотел уступать. Даже тем, кто многие годы целовался друг с другом в щёки, кто носил дорогие костюмы и золотые украшения — я не уступал даже мафии.
