Впрочем, не она одна. Взлетели все, собрались на высоте две тысячи метров и сразу же взяли курс на юго-запад. Даже на этой высоте было жарко и душно, словно и не отрывались от земли. Лето в самом разгаре, и солнце печет со всей дури, однако полет сквозь «мартеновскую печь» продолжался недолго. «Ишаки» взбирались все выше и выше, и снова повторялось все то, что стало уже привычным за эти долгие июльские дни. Вначале в кабину проник холод, и вскоре теплой осталась только ручка управления. Потом стало труднее дышать. Кира уже не дышала, а «пила» воздух большими жадными глотками, но его все равно не хватало, а кислородных масок у них тогда еще не было. Не предусматривалось, так сказать.
Между тем стрелка альтиметра неуклонно ползла вверх, поднимаясь от одной цифры к другой. Вот она уже вскарабкалась на отметку «пять тысяч триста». Здесь, на высоте, в открытой кабине истребителя, – а Кира, как и многие другие пилоты, идя в бой, фонарь не закрывала, – стало совсем плохо. Когда и куда утекла вся энергия, как это выдуло из здоровой молодой женщины всю бодрость, все силы до последней капли? Киру охватила апатия, полное равнодушие ко всему. Она словно бы оцепенела. Даже простой поворот головы требовал неимоверного усилия. А ведь нужно было и дальше набирать высоту.
Холодно стало дьявольски. Мороз, что называется, «пробирал до костей», прямо как зимой в Тобольске. Но там, в России, тем более в Сибири, зимой люди носят шубы и валенки, а здесь, в кокпите поликарповского И-16, Кира была в одном лётном комбинезоне, не считая нательного шелкового белья. Вот разве что унты надеть додумалась, и то молодец.
Ей было холодно и тоскливо, но при всем при этом Кира знала, что расслабляться нельзя. Нельзя себя жалеть, и уж тем более нельзя позволить себе ускользнуть в неверную трясину «пьяного» забытья. Она решительно встряхнул головой и несколько раз качнула свой самолет с крыла на крыло, просигналив своим «Внимание!», и звено начало подтягиваться к своему командиру.
Между тем на горизонте за белесой дымкой проступили очертания какого-то острова – названия его Кира не знала, так как не успела толком изучить карту ТВД, – и сразу же к югу от него на темной сини Адриатики отчетливо выделились крошечные корпуса кораблей, идущих в боевом ордере. Они были окутаны клубами порохового дыма, сквозь который прорывались временами яркие высверки залпов. Эскадра одновременно отстреливалась от наседающих на нее английских эсминцев и удерживала на расстоянии пытающиеся бомбить ее тихоходные «уитли». Огромное пространство над кораблями было испещрено черными шапками разрывов. Среди «чернильных клякс» медленно проплывали силуэты двухмоторных бомбардировщиков.
Русские истребители подходили к кораблям на высоте семи тысяч метров, а медлительные неповоротливые бомберы колупались максимум на трех. И все равно это было высоковато для прицельного бомбометания. То ли из-за плотного зенитного огня, то ли из-за того, что пилоты у англичан были молодые и неопытные, но держались «уитли» высоко и причинить кораблям вред по большому счету не могли.
Командиром в этом вылете шел штабскапитан Коковцев, он и подал сигнал «Приготовиться к атаке!», но как раз в этот момент с запада появились чужие истребители. Целых шесть штук. И тогда Коковцев разделил отряд. Первое звено он повел на бомбардировщики, а звену Киры приказал идти на перехват истребителей. Вроде бы нелогично вышло, ведь первое звено состояло из более опытных пилотов, но так было договорено заранее – предполагалось, что если истребители и прилетят, то их будет мало, а раций, чтобы переиграть все на месте, на «ишачках» той модели предусмотрено не было. Однако приказ, он и в Африке приказ, и Кира повела свое звено на перехват. Сближались быстро – слишком быстро, если честно, – и вскоре она увидела, что бодаться придется не с палубным английским старьем, а с гораздо более быстрыми, маневренными и живучими американскими «Тандерболтами», которые тогда никто еще не называл «тришкиными болтами».
Пока сближались, бриты успели «подвсплыть» и в момент атаки оказались на одной высоте с Кирой и ее звеном. Зазвучал сухой треск первых очередей. Английские пилоты оказались крепкими профессионалами, и самолеты у них были отличные, не чета устаревшим к тому времени и физически, и морально «ишакам». Но думать об этом было глупо, да и некогда, если честно, хотя иметь в виду, разумеется, следовало. Противник силен, и это факт, но так или иначе, правила боя остаются одни и те же: главное, не обороняться, а нападать, иначе сразу сомнут.
Ну, этим она, собственно, и занималась. Атаковала, «отскакивала», уходила с линии прицельного огня, крутилась и вертелась на все лады – даже ставила машину на хвост, – лишь бы не попасть под раздачу. Но вместе с долгими секундами, проведенными внутри этой бешеной карусели, постепенно приходило и другое чувство. Кира чувствовала, как ее охватывает боевой азарт, настоящее «бойцовское» безумие. Она уже знала это состояние и не боялась его. Напротив, любила это странное чувство, когда кровь кипит, и ты ощущаешь себя всемогущей и непобедимой, как какая-нибудь валькирия или богатырка из русских былин, но голова при этом остается необычайно ясной, сознание холодно, и мозг работает, как арифмометр, только быстрее.
Впрочем, вбитые в подкорку принципы ведения воздушного боя не оставляли ее ни на мгновение. Сражаться парами. Не позволять противнику расколоть связку. Атаковать! Так она и поступала, а рядом с ней крутился в бешеной круговерти собачьей свалки подпоручик Ефимов. Отбиваясь от англичан, он старался помочь Кире, чем мог, но при этом шел как приклеенный точно за ней. Однако и противник почему-то с особым остервенением бросался сегодня именно на ее ведомого. Хваткие ребята попались, чего уж там.
Взглянув в очередной раз через плечо, Кира увидела, как один из Т-болтов атакует Ефимова – напористый такой, с пикирования на скорости. А подпоручик, судя по всему, атаку пропустил, вовремя брита не заметил и вот-вот окажется под обстрелом. И ведь не скажешь ему, мол, оглянись, дурачок! Не предупредишь! Рации-то нет! И тогда Кира сама крутанулась так, что потом никак не могла понять, как ей это удалось. Но по факту, прошло всего, быть может, пару секунд, а она уже летела навстречу англичанину. Сбить бы не смогла – далековато, но, по-видимому, сумела все-таки напугать. Брит ее сразу заметил и, бросив Ефимова, отклонился вправо в сторону: раз – полупереворот – и ушел.
«Ну, и черт с тобой!» – подумала она, и почти в то же мгновение мимо ее кабины пролетели трассы, и получалось, что на этот раз противника едва не прошляпила она сама. Ефимова-то она в результате своего маневра попросту стряхнула с хвоста. Но, увидев трассы, она инстинктивно ударила по сектору газа и пошла вверх самой крутой спиралью, на какую только был способен ее «ишачок». И «тришкин болт», который сел было ей на хвост, пролетел мимо и исчез.
«Пронесло!» – мелькнуло в голове, и тут Кира сама поймала в прицел неожиданно возникшую перед ней верткую тень. Поймала и ударила в упор по сукину сыну всем, чем могла. Истребитель свалился вниз так резко, что Кира даже не успела понять, куда он пропал. Но времени на размышления не было. Бой набрал максимально возможные обороты. Они с англичанами уже не сражались даже, как цивилизованные солдаты регулярной армии, а резали друг друга в пьяном остервенении кабацкой драки.
Атака, вой ветра в ушах, вираж… Кира успела развернуться навстречу очередному англичанину, одновременно увидев, как вспыхивает и уходит вниз самолет Ефимова, успела заорать и нажать на гашетки, но… пулеметы молчали – оружие заклинило, и, значит, время ее вышло точно так же, как вышло время подпоручика Ефимова. Она услышала, как раздается сухой треск выстрелов, совсем близко – откуда-то сзади. Мотор сделал несколько неровных рывков, и винт остановился. И тогда к ней пришло спокойствие.
«Почему ты улыбаешься, Кира, когда тебя ругают?» – спрашивала ее мама. Своим спокойствием она выводила из себя учителей в гимназии, а позже и в Каче, но ничего не могла с собой поделать. Точно так же, как оставалась холодной ее голова во время боя, Кира становилась совершенно спокойна перед лицом фактов, которые не могла изменить.
