– Нереально, – покачал я головой. – Программа ошиблась. У живого человека не может быть такой уровень.
– Мы тоже так думали сначала, – кивнул Макаренко. – С учетом, что уровень Савельева – светлая ему память – был восемьдесят два процента, а твой – семьдесят два, это, скорее всего, не человек, а биологическая машина, тем не менее идентифицированная программой как Меченосец.
– Дай угадаю, – сказал я. – Поскольку ваша команда недавно присвоила мне звание Координатора, я должен проникнуть в Чернобыльскую Зону и наставить того Меченосца на путь истинный. После чего, если он меня не замочит с таким-то уровнем, вы каким-то образом умудритесь извлечь ками [3] Виктора и Юки из моей «Бритвы» и вселить их в подходящие тела.
– Если пренебречь мелкими деталями и твоей вольной трактовкой некоторых терминов, то в целом ты недалек от истины, – кивнул Андрей.
– Зашибись, – сказал я. – А не подскажешь, с какого перепугу я должен тебе верить? Вы использовали меня втемную, подставили под разборки с якудзой, из-за ваших мутных схем я был вынужден убить друга и его дочь, и теперь вы предлагаете мне вновь нырнуть в это болото? Макаренко, скажи откровенно – ты и твое начальство увидели во мне лоха, которого уже несколько раз обули, и собираетесь сделать это снова?
– Думать ты можешь что угодно, – пожал плечами мой собеседник. – Но выбор у тебя небольшой. Или ты соглашаешься, или отказываешься. Что мне передать руководству?
– Я отказываюсь, – сказал я. – Торпеде надоело плясать под чужую дудку. Так и передай своему руководству.
То, что меня снова пытаются обвести вокруг пальца, было очевидно. Комитет по предотвращению критических ситуаций, как и любая организация такого плана, преследовал только свои цели. И на то, какими средствами они будут достигнуты, им совершенно наплевать. Макаренко в целом был неплохим мужиком, но он был сотрудником Комитета – а значит, если надо, наплетет с три короба, лишь бы выполнить поставленную задачу. Сейчас им нужно завербовать очередного талантливого Меченосца – и при этом очевидно, что их спецы, может, и круты на Большой земле, но в Зоне не выживут и дня. И поэтому меня экстренно доставили из Японии в камеру с надежной железной кроватью, к которой так удобно приковывать строптивых гостей и которую я при всем желании не смогу оторвать от пола. Хотя можно, конечно, дотянуться до цепи и смахнуть ее «Бритвой»… Я прям почувствовал, как внутри моей ладони шевельнулось острое жало кинжала, откованного из редчайшего артефакта и с некоторых пор живущего у меня в руке.
– Не рекомендую, – покачал головой Макаренко, поднимаясь со стула. – При попытке освободиться автоматически последует очень болезненный удар током. Ладно. Не договорились, так не договорились. Бывает.
И вместо того чтобы повернуться и направиться к выходу из камеры, зачем-то сделал шаг в сторону.
Я сперва удивился, мол, с чего это полковник исполняет такие странные па, – но удивлялся недолго. Потому что сферическая приблуда под потолком хлопнула, словно бутылку шампанского внутри нее открыли, – и я тут же почувствовал болезненный укол в плечо.
«Вот оно что, – пришла запоздалая мысль. – Макаренко просто в сторону отошел, чтоб ему игла в затылок не прилетела. Знал все заранее, сволочь».
А потом тюремная камера резко поплыла у меня перед глазами… но ощущения, что я вырубился, не было. Я знаю, что такое общий наркоз. Лежишь на операционном столе, пялишься в нависшую над тобой хирургическую лампу – и вдруг тебя трясут за плечо и ты слышишь над своей головой голос медсестры:
– Просыпаемся, все закончилось, мы уже в палате.
Сейчас было похожее. Смена кадров. Камера чуток сползла, словно на картину, нарисованную нестойкой краской, плеснули водой, – и вот я уже сижу не на относительно мягкой кровати, а на чем-то твердом. При этом у меня перед глазами колыхалось плотное марево, какое бывает после того, как в пространстве захлопнется «кротовая нора» – межпространственный портал, который можно прорубить моей «Бритвой» либо особыми артефактами, которые очень редко можно найти в Чернобыльской Зоне.
Сознание тоже слегка плыло – ну точно как после наркоза. Тем не менее я успел разглядеть в том уже рассеивающемся мареве два темных удаляющихся силуэта.
«Меня принесли сюда, – пришла вялая мысль, – через межпространственный портал. Только понять бы куда».
А сквозь стремительно рассеивающееся марево уже проступали очертания чего-то очень большого и смутно знакомого. Еще бы немного резкости в плавающей картине мира, которую можно вернуть, сильно сжимая и разжимая веки. Еще бы немного прозрачности в исчезающем зыбком очертании «кротовой норы»…
И тут пришло узнавание! Да так пришло, что ко мне мигом вернулась четкость восприятия окружающего мира, и силы откуда-то появились в теле, после наркоза похожем на студень, растекшийся по старой уличной лавке, на которую меня высадили два типа, уже наверняка вернувшиеся туда, откуда пришли…
Метрах в двухстах от меня, подсвеченное кровавыми лучами восхода, стояло знаменитое колесо обозрения. То самое «чертово колесо», которое должно было быть запущено первого мая тысяча девятьсот восемьдесят шестого года – но так и осталось неподвижным, так как за пять дней до торжественного запуска аттракциона произошла авария на Чернобыльской электростанции.
Можно было, конечно, усомниться – может, это не то колесо? Мало ли в мире ржавых аттракционов такого плана?
Но сомнений не было, и тому было ровно шесть причин. А именно – с кабинок «чертова колеса» свисали шесть трупов в узнаваемой красно-черной униформе группировки «Борг». И не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, зачем бойцов группировки повесили именно так. Показательная казнь, в результате которой мертвецов развесили на самом видном месте города Припять. Чтоб другим неповадно было.
И развесили мертвецов на колесе, конечно же, бойцы группировки «Воля», примерно такой же по численности и вооружению, как и «Борг». Уже много лет эти две наиболее крупные банды делят в Зоне сферы влияния, планомерно выпиливая личный состав друг друга. Ибо делить на зараженных территориях есть чего.
Прежде всего это, конечно, артефакты – отходы производства соседней вселенной, которые ее жители, прозванные нами «мусорщиками», постоянно вываливают в Зону, словно на свалку. В нашем мире эти артефакты весьма ценятся за их свойства и являются желанным хабаром для сталкеров, готовых рисковать здоровьем и жизнью ради наживы.
При этом здесь, за кордоном, много и других источников нелегального дохода. А именно:
– части тел редких мутантов, за которые можно получить хорошие деньги у ученых и врачей;
– захоронение опасных, в том числе и радиоактивных, отходов, нелегально поставляемых в Зону с Большой земли;
– наемничество – например, когда у боргов или «Воли» начинаются проблемы с численностью личного состава, они бегут к наемникам, чтобы экстренно заполнить бреши в строю свежим отмороженным мясом… Даже группировка специальная есть, наймиты, – пожалуй, самая богатая в этих местах. И самая жестокая – профессия обязывает;
– ну и, конечно, торговля. Торговцы в последнее время в Зоне встречаются довольно часто, больно уж бизнес прибыльный. И купить у них можно что угодно, от охотничьих спичек до шестиствольного гранатомета, только плати. На этом «только плати» вся Зона и держится. Как и весь мир, кстати, которым правит единый и вечный Закон хабара. Все покупается и продается – не только барахло, но и жизнь, совесть, любовь, смерть. Только плати, если чего-то из перечисленного тебе не хватает. Или продай, если что-то из купленного или же случайно полученного даром потеряло для тебя цену…
Все это пронеслось у меня в голове за пару секунд, пока я осознавал очевидное: да, я снова в Зоне. Это просто старая и хорошо известная инфа в мозги прогружалась, которая отошла на второй план, спряталась на чердаке подсознания, пока я наводил шороху в Японии.
