«Господи, хоть бы переменил пластинку», — тоскливо подумал Сварог. Хотел даже посоветовать это Леверлину вслух, понятно, в более понятных этому веку и этому миру терминах, но удержался. К поэтам и художникам он относился с толикой суеверного уважения — потому что они умели то, чего он не умел и никогда не будет уметь. Быть может, сотни лет спустя Леверлин станет для нынешнего столетия кем-то вроде здешнего Шекспира. Любое столетие и любое общество обожают покойные таланты. Бумаги графа Асверуса продаются сейчас на вес алмазов — и, по слухам, кто-то из архивистов Багряной Палаты обогатился несказанно… Возможно, лет триста спустя почтенные седовласые леверлиноведы будут паразитировать на его творческом наследии, скрупулезно подсчитывая, сколько раз Леверлин употребил слова «любовь» и «печаль», спорить, следует ли считать точку на семьдесят пятой странице, седьмая строка сверху, непроставленным восклицательным знаком или сие есть мушиная какашка. И появится толстенный труд, доказывающий, что авторы десяти предыдущих фолиантов заблуждались, что ночь с семнадцатого на восемнадцатое Датуша Леверлин провел не в трактире «Золотой кот», а под арестом за драку с пожарными. Чем черт не шутит, появятся еще и костюмные фильмы с душещипательными романами, и все это будет сплошное вранье от чистого сердца, романтики ради. А к кондитерской Риты Гей будут водить туристов, и в примечаниях к пятому тому мелким шрифтом будет упомянут некий барон Готар (он же Гомар или Потар, в точности неизвестно, см. шестой том). Этак, чего доброго, и сам, ничуть на себя не похожий, угодишь в исторический многосерийный боевик… Да и обидеться может верный товарищ Леверлин. Еще, чего доброго, на дуэль вызовет. А это уже называется моральное разложение, ежели подчиненный вызывает командира на дуэль.
Мысли эти чуточку развеселили Сварога, и он, бросив последний взгляд на озаренный заходящим солнцем город, на чьи-то болтавшиеся в вышине, в лазоревом небе летучие замки, вернулся в комнату. Гай складывал кисти, портрет был почти готов, и написан он был на железном листе. Опечаленный гибелью вывески «Жены боцмана», Гай намеревался впредь работать исключительно в изобретенной его учителем технике — картина пишется красками особого состава на металлическом листе и подвергается обжигу по известной лишь мастеру технологии. После чего ее можно топить и жечь, сколько заблагорассудится, — все равно урона не будет никакого.
Делия уже удалилась в сопровождении Леверлина. Сварог рад был, что они ушли. Никто из Странной Компании не попрекнул его и словом, никто не приставал с расспросами насчет планов на будущее. И это было хуже всего — их вопрошающие, полные надежды взгляды, бросаемые украдкой, когда им казалось, что Сварог ничего не замечает…
— Мы вам еще не надоели, Гай? — спросил Сварог, располагаясь в древнем, но прочном кресле.
— Так интереснее жить, барон, — пожал плечами Гай.
Он был совсем юн, этакий кудрявый фавн. Пожалуй, нетрудно представить его красневшим перед крайне эксцентричной графиней по имени Маргилена, но Сварог успел уже убедиться, что юноша тверд характером, упрям и целеустремлен. Отнюдь не ангел, плоть от плоти и кровь от крови этого мира. Но вряд ли продаст. Во-первых, понимает, что свидетели подобных закулисных интриг долго не живут, а во-вторых, исчезновение Сварога в подвалах автоматически лишит художника полученного от барона дворянства, не подтвержденного пока что юридически, ибо означенному барону пока как-то не с руки навещать Геральдическую коллегию. А без герба Гай, несмотря на все свои таланты, обречен на Бараглайский Холм.
— Ну а все-таки? — спросил Сварог скорее лениво.
— Вы догадываетесь, как вас будут искать… традиционными методами?
— Примерно, — сказал Сварог. — Сначала четко определят, где нас никак не может оказаться. И начнут искать там, где мы оказаться можем. Если речь идет о традиционных методах…
— В любом случае наш сумасшедший Бараглай — последнее место, куда они заявятся. Я в свое время прочитал парочку старинных книг… В мозгах здешних жителей царит такая каша, что собьется со следа любой нынешний маг. Вас это утешает, барон?
— Не особенно, — сказал Сварог. — Что мы с вами знаем о нетрадиционных методах? Да и время, время поджимает…
— Жаль, что здесь нет моего учителя. Мэтр Тагарон изобретал судно для подводного плавания. Правда, он так и исчез, ничего не добившись, ходили слухи, что он строит свое судно где-то на Островах, но о нем и до его исчезновения болтали столько, что даже мы, его ученики, не знали, где правда, а где фантазия…
— Подводная лодка мне не помешала бы, — согласился Сварог. — А вот как насчет подземных ходов? Я наслушался немало историй, рассказывают даже о подземных городах и пещерах размером с приличное княжество…
— Кто знает? — пожал плечами Гай. — Это уже из области прочно забытого. Вполне возможно, что не все построенное под землей строили гномы, но гномов давно нет, а сказки — материя туманная…
— Может, мне поговорить с Анрахом?
— Попробуйте. У него богатая библиотека. Если только он не испугается.
— Чего?
Гай внимательно посмотрел на него:
— Конечно, традиции обязывают вассала быть откровенным с сюзереном…
— Вот и привыкайте к дворянским обычаям, лаур Скалигер.
— А если эти секреты окажутся опасными для самого сюзерена?
— Живем только раз, — сказал Сварог.
— А что вы скажете о возможной ссылке на Сильвану?
— Насколько мне помнится, маркиз Вильмор даже оттуда ухитрился сбежать…
Гай не знал, что Сварог — лар. А Сварог не торопился просвещать.
— Барон, за интерес к иным старинным книгам можно попасть даже не на Сильвану, а в замок Клай. В летучую тюрьму ларов. Оттуда уже не сбежишь.
— И туда можно угодить за интерес к сборникам сказок о подземельях?
— Легенды о подземельях могут оказаться главой какой-то другой книги, невероятно предосудительной.
— Хм, тоже верно…
— Между прочим, мэтр Тагарон бежал еще и потому, что всерьез опасался замка Клай.
— За подводное судно?
— И за него тоже. Но в замок Клай он не попал, такие вещи не скрывают, совсем наоборот… А на Островах и в самом деле есть где спрятаться. Правда, беглецу-отшельнику уже не построить никакого судна, да и науками не больно-то займешься — нужны книги, лаборатории, инструменты… Он дружил с Анрахом. Меня в эти дела не посвящали, я ими и не особенно интересуюсь, кстати. Мое дело — кисть и резец. Быть может, вы посчитаете меня циником или трусом, но я не собираюсь совершенствоваться в изящных искусствах в замке Клай, где узникам предоставлены все блага, за исключением свободы… Меня два года назад допрашивали. После исчезновения Тагарона. Допрашивала полиция ларов, умеющая мгновенно отличать правду от лжи.
