Когда-то, еще юношей, Конан охотился на оленей и помнил, что в это время года эти обычно пугливые животные становятся злобными и даже опасными. Вырастающие ранней весной рога к началу зимы превращаются у оленей в грозное оружие, острое и необычайно прочное. Да и характер у них заметно портится. Самцы рыскают по лесам в поисках достойного противника, стремясь ввязаться в драку. Их ведет могучий инстинкт, жажда убийства. Днями напролет, забывая про еду и питье, они пытаются отыскать соперника и, когда тот наконец появляется, мгновенно вступают в поединок. Нагнув сильные, красивые головы, поглядывая друг на друга налитыми кровью огромными карими глазами, самцы замирают на какое-то время, словно испытывая выдержку друг друга. Но вот один из них не выдерживает и бросается вперед. Битва начинается. Обычно она заканчивается гибелью обоих, ибо крайне редко один олень насаживает на рога другого. Чаще всего их рога намертво сцепляются, и соперники уже никогда не могут разъединиться. Тогда им остается только одно: стоять бесконечно долго и ждать смерти от голода. Но это не останавливает их, и каждый раз с наступлением зимних холодов олени, забыв обо всем, мечутся по лесам, уничтожая все на своем пути, в поисках гибели. Своей или чужой – это им неведомо. Боги не даровали им способности мыслить.
Однажды Конан видел такой поединок. Охотясь в одиночку, он вышел на небольшую поляну, откуда доносился громкий стук, словно кто-то лупил палкой по промерзшему дереву. Его изумленному взору открылось необыкновенное зрелище: два могучих лесных красавца исступленно толкали лбами друг друга. Снег вокруг них был истоптан так, что всюду виднелась черная земля, ярко-красные языки вывалились изо ртов, в глазах, обычно кротких и добрых, горел огонь ненависти. Конан подошел к ним совсем близко, ибо даже не догадывался о грозившей ему опасности. Его вело любопытство. Олени заметили его и замерли в нерешительности, словно обдумывая, не разобраться ли им сначала с человеком. Но инстинкт оказался сильнее, и уже через несколько мгновений они снова не замечали ничего, кроме друг друга. Самцы разошлись по разные стороны поляны, разбежались и снова с оглушительным треском ударились лбами, стараясь зацепить противника и повалить его на землю.
Сейчас варвар вспомнил об этом и начал прислушиваться: не донесет ли ветер звуки битвы. Но все было тихо, и охотники все дальше и дальше уходили в лес, держа наготове луки. Вдруг Ньорд замер, вытянув шею и вглядываясь куда-то вдаль. Потом он коснулся рукава своего спутника и приложил палец к губам. Рукой, в которой он держал оружие, асир показывал вправо. Конан взглянул туда: на чистом снегу отчетливо виднелись глубокие следы раздвоенных копыт, совсем свежие. Киммериец кивнул, и они с Ньордом пошли по следу. Вскоре они услышали треск ломавшихся веток и увидели, как шевелятся кусты. Олень был где-то совсем близко.
– Приготовься, – шепнул асир. – Как только мы его увидим, стреляй. Меться в грудь или шею.
Конан пожал плечами и вынул из колчана стрелу. Он не стал объяснять Ньорду, что уже охотился на оленей и знает, где находятся самые уязвимые места животного. Здесь надо действовать, а не спорить.
Несмотря на то что охотники старались ступать бесшумно, зверь все же почуял их и совершенно неожиданно выскочил им навстречу. В любое другое время он постарался бы убежать, но не сейчас. Не успел киммериец и глазом моргнуть, как оказался лежащим на спине. В грудь ему упирались острые развесистые рога. Еще миг – и олень превратит его в месиво. О том, чтобы воспользоваться луком, не могло быть и речи. Варвар отбросил бесполезное оружие и, извернувшись самым невероятным образом, впился пальцами в горящие злобой глаза. Олень заревел и отдернул голову. В это время стрела Ньорда, просвистев в воздухе, глубоко воткнулась в шею животного. Олень дернулся и начал заваливаться на бок. Нескольких мгновений Конану хватило, чтобы одним прыжком вскочить на ноги, выхватить длинный охотничий нож и полоснуть по горлу зверя. Горячая кровь густым потоком хлынула на снег. Животное попыталось приподнять голову, но тут же уронило ее и, глубоко вздохнув, замерло. Красноватый отблеск в его глазах потух, и они остекленели.
– Спасибо, – выдохнул Конан, повернувшись к Ньорду.
– Ты и сам справился бы с ним, – весело отозвался асир, вытаскивая свой нож. – Сейчас разделаем тушу, передохнем немного и отправимся назад. Любишь свежее мясо?
– А кто ж от него откажется?
Охотники расправились с добычей за несколько минут, ловко и уверенно орудуя ножами. Самые аппетитные куски они сложили в мешок, а остальное оставили доедать мелким хищникам и птицам.
– Погоди. Еще не все, – вдруг сказал Конан.
Ньорд удивленно посмотрел на него:
– Тебе нужна шкура?
– Нет. Рога. Хочу оставить их тебе на память. Несколькими быстрыми движениями он отделил голову оленя от туловища, а затем взвалил ее на плечо.
– Теперь пойдем. Этот красавец будет хорошо выглядеть на стене пиршественного зала.
Перебрасываясь короткими фразами и слегка подшучивая друг над другом, они поспешили домой. День близился к концу, быстро темнело, но на снегу отчетливо выделялась лыжня, и поэтому охотники без приключений добрались до опушки леса, откуда уже хорошо был виден бревенчатый тын, окружавший жилище Ньорда.
Навстречу им вышел Горм, старый седой воин, который когда-то спас жизнь Конана своими чудесными растираниями. Он был опытным, мудрым и очень много знал. Его необыкновенная память отличалась тем, что Горм никогда ничего не забывал. Это вызывало к нему невольное уважение. Но не только своей памятью заслужил он особое отношение к себе. В Асгарде, как и в Киммерии, старики пользовались особым почтением. Жизнь, полная опасностей, редко бывала длинной в этих местах, и если человек умудрялся дождаться, когда волосы его подернутся серебром, значит, он был и умен, и ловок, и хитер, и смел. А эти качества очень высоко ценили у народов, где каждый мужчина рано становился воином.
– А мы вас заждались, – приветливо улыбнулся Горм.
– Посмотри, какого красавца мы завалили, – похвастался Конан, протягивая старику роскошную рогатую голову.
– Хорош, нечего сказать, – похвалил их седой воин. – Входите скорей, надо закрыть ворота. Поздно уже.
– Что это ты так беспокоишься? – удивился Ньорд. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – ответил Горм и нахмурился. – Душа не на месте. Что-то меня мучает, а что – не знаю.
– Опять ты вспомнил какую-нибудь сказку? – рассмеялся Ньорд. – Сейчас выпьем пива, отведаешь свеженького мясца, и твое настроение изменится.
Асир передал мешок с добычей женщинам и распорядился немедленно приготовить угощение, пока они с Конаном смывают с себя грязь и кровь. У него было хорошо на душе, и ему вовсе не хотелось даже думать о каких бы то ни было неприятностях. Горм слишком много знал и помнил, а потому его часто что-нибудь беспокоило. Правда, предчувствия редко обманывали старика, но сейчас Ньорд больше всего желал расслабиться и как следует отдохнуть. Он ведь тоже давно был не юношей: сорок пять зим – это большая жизнь. Он притомился и мечтал поскорее занять свое место за обильным столом, поговорить об охоте, о каких-нибудь пустяках, а к ночи поманить пальцем жену, крепко обнять ее за плечи и вновь с непроходящим удивлением и радостью убедиться, что она все еще хороша, ласкова и желанна.
