– Ты покорил мое сердце. – Она улыбнулась.
– Я, между прочим, серьезно!
– И я серьезно. – Она топнула ногой. – Помолчи и послушай, когда с тобой разговаривает… – Баронесса осеклась, и только теперь Конан заметил, как она взволнована: глаза блестят, щеки пылают, руки не находят себе места.
– Я ненавижу барона. Он безумец, одержимый навязчивой идеей. Он в каждом подозревает чародея. Он превратил благополучный город в огромную тюрьму, а его жителей – в бесхребетных слизняков и бессовестных доносчиков. Я больше не могу спокойно смотреть, как гибнут или опускаются до скотства мои сограждане. Я убью барона. А ты мне в этом поможешь.
– Я?!
– Завтра утром у тебя будет великолепный шанс. Когда барон дает аудиенцию, в церемониальном зале находятся всего два стражника. Конечно, там еще будет шут и, возможно, первый сановник. Я уверена, на этот раз у тебя даже не отберут оружие. А если и отберут, ты сумеешь завладеть мечом кого-нибудь из солдат. Или даже свернуть барону шею голыми руками. Уж я-то знаю, какой ты силач. – Красавица окинула Конана восхищенным взглядом. – Один-единственный удар мечом, об остальном позабочусь я. И ты получишь все, о чем ни попросишь. Подумай, Конан, и скажи «да».
– А как же дворцовая стража?
– Как только барона не станет, стража подчинится мне. Там есть люди, которые не в восторге от своего повелителя…
«Твои любовники?» – хотел спросить Конан, но вовремя прикусил язык.
– … И они меня не подведут. Мы будем править вместе, Конан. И снимем оковы с этого несчастного города. Он слишком долго страдал под пятой безумца и заслужил помилование. – Она в упор посмотрела на киммерийца.
– Мы?
– Конечно. Мы с тобой. Я займу место покойного супруга, а ты будешь первым сановником. Или главнокомандующим… да кем пожелаешь.
«Хоть шутом», – подумал он и невесело ухмыльнулся.
– Я уже точно знаю, чего не желаю. Мне не хочется стать жертвой дворцовых интриг. Я воин, милая моя. И лучше погибну на поле брани, чем стану дожидаться, когда меня зарежет, как гуся, придворный палач.
– Этого не случится, – с уверенностью сказала баронесса.
– Откуда ты знаешь? Ты что, ясновидящая? – Конан схватил баронессу за плечи и встряхнул, отчего ее высокая затейливая прическа рассыпалась и густые волнистые волосы заструились вдоль тела, повторяя его очертания. Зрелище было довольно волнующим, но в свои двадцать с небольшим лет Конан научился не терять головы. Он хмыкнул и отвернулся.
– Значит, ты не согласен? – Голос женщины дрожал, но вовсе не от страха.
– Красавица, я, конечно, кидаюсь иногда по запальчивости на своих командиров, но я еще не окончательно сошел с ума. – Конан усмехнулся. – Клянусь Кромом, мне больше по душе предложение твоего благоверного.
Лицо баронессы исказилось таким неукротимым гневом, что Конан поежился. Казалось, еще мгновение, и она бросится на него с кулаками.
– Ну что ж, киммериец, сегодня ты сделал свой выбор, – процедила она сквозь зубы. – Гляди, как бы завтра не пришлось пожалеть. – Она повернулась на каблуках и быстро вышла из комнаты.
– Вот завтра и погляжу, – проворчал Конан.
Он поскучал у окна, затем решил спуститься в трапезную и возобновить приятное занятие, от которого его отвлек внезапный визит супруги правителя.
* * *
В разгаре погожего утра Конан вновь приблизился к воротам резиденции барона. Нельзя сказать, что киммериец провел бессонную ночь за раздумьями – остаток вчерашнего вечера он убил, слоняясь по городу и заглядывая в каждый кабак, что попадался на пути. Нет, ответ на предложения барона и баронессы родился сам собой, вернее, его подсказали интуиция и инстинкт самосохранения.
Конан решил при первой возможности убраться подальше от этого мрачного острова. Не по душе ему дворцовые интриги, заговоры и охота на чародеев. Он не жаловал колдунов и ведьм (слишком часто доводилось с ними встречаться, и слишком редко эти встречи доводили до добра), но истреблять их, как бешеных собак… Да и вряд ли все эгьерцы, казненные по приговору жестокого барона, при жизни баловались магией. Наверное, баронесса сказала правду: большинство из них – ни в чем не повинные обыватели, схваченные и повешенные по навету своих недругов.
Куда интереснее и веселее махать мечом в хорошей драке, сказал себе Конан. Он уже присмотрел легкое и прочное на вид рыбацкое суденышко в небольшой бухте, обнесенной, как и город, крепостной стеной. Украсть его будет нетрудно, вот только проскользнуть за морские ворота – посложнее. Ничего, как дойдет до дела, он что-нибудь придумает. Но лучше, конечно, если барон отпустит его с миром. Скорее всего, так и случится, ведь Конан, что ни говори, спас ему жизнь. К тому же он ведь не колдун, а простой воин, из тех, кто, как говорится, с острия меча ест, из шлема запивает, седло под голову кладет, а щитом укрывается.
Может быть, барон другую награду предложит? Вместо высокой, но, увы, слишком уж обременительной должности? Всерьез на это рассчитывая, Конан шел на аудиенцию с легким сердцем.
При его приближении насупленные стражники отворили калитку в створке ворот, и Конан, как и днем раньше, оказался в небольшом мощеном дворе, среди десятка, если не больше, вооруженных до зубов солдат – кто играл в кости на мраморных скамьях, кто скучал у фонтана, а кто просто слонялся без дела.
Конан искренне пожалел этих здоровых, крепких парней. Конечно, хорошо иметь верный кусок хлеба, но стоит ли ради такого пустяка на всю жизнь впрягаться в солдатскую лямку? Да еще, как спущенные с цепи псы, кидаться на своих сограждан, которые чем-то не угодили повелителю. «Нет, – уже в который раз подумал Конан, – такой удел точно не для меня».
Анфилада парадных залов поражала роскошью, а численность караула наводила на мысль о готовящемся дворцовом перевороте. Войдя в очередной зал, Конан встретился взглядом с шутом – развалясь на бархатной кушетке и закинув ногу на ногу, тот праздно натирал лоскутом войлока свой бубенчик. Глаза его были задумчивы и злы.
– Его светлость тебя ожидает. – Шут нехотя поднялся, чтобы проводить Конана в церемониальный зал.
– Что-то ты, браток, – удивленно заметил Конан, – чересчур серьезен для шута. Где же твои хохмы?
– Ты мне за них не платишь, так что весели себя сам, – ядовито отозвался шут. Дурацкий колпак очень не шел к его худому лицу с длинным костистым носом и брезгливо оттопыренной нижней губой.
Конан промолчал. Пикироваться с бездарным и ненавидящим свое ремесло паяцем? Слишком много чести.
Вот и церемониальный зал. Просторный, великолепно изукрашенный, роскошно обставленный, но все равно холодный и хмурый. Солнечный свет проникал только в узкие, наподобие бойниц, окна под потолком. Между величавых порфировых колонн в золоченом кресле восседал барон.
