Когда другой мертвец снова бросил цепь, Кратос поймал ее рукой. Чем-чем, а цепями Спартанского Призрака не удивишь. Миг спустя он обмотал вокруг шеи легионера собственную цепь, от клинка Хаоса. Рывок — и вражеская голова слетела с плеч. С последним легионером спартанец расправился, раскроив ему череп мощным ударом кулака.
Он огляделся в поисках новых жертв и никого не обнаружил. Но Кратос был не таков, чтобы поверить, будто все чудовища просто исчезли. Он решил не терять времени и пробраться, если получится, между разбитыми судами к торговому кораблю, до которого оставалось не более семидесяти локтей.
Вдруг его взгляд упал на деревянную фигуру, покачивавшуюся на волнах невдалеке.
— Афина!
Кратос поместил ее статую на нос своей галеры в память о тех деяниях, которые совершал ради богов последние десять лет. Он не знал, кого благодарить за помощь — то ли олимпийцев, посылавших его на бесконечные приключения, то ли саму судьбу. Да и какая разница — удача, неудача? Ведь у него есть клинки!
Статуя была примитивной — кое-как обтесанный чурбан, не более ценный, чем прочие обломки на кладбище кораблей. По крайней мере, Кратос думал так до сих пор. У него на глазах деревянная Афина, покачиваясь вверх и вниз, вдруг на три четверти высунулась из воды и наклонилась в направлении нескольких бревен, которые дрейфовали неподалеку, сцепившись друг с другом.
Громкий треск за спиной сообщил Кратосу о том, что не только статуе Афины удалось подняться из водной могилы. Он поспешно спрыгнул в море, едва успев ухватиться за конец одного из бревен, и начал подтягиваться, как вдруг что-то холодное и скользкое коснулось его ноги. Спартанец зарычал, принялся карабкаться с удвоенным рвением, обдирая живот о шершавое дерево, и только ступил на бревно, как рука мертвого легионера впилась в его лодыжку и сильно дернула.
Кратос рухнул животом на бревно, перегнулся через него, используя повисшего на ноге врага в качестве противовеса, и окунул руки в море. От раскаленных докрасна цепей вода нагрелась до кипения, легионер дико задергался, едва не сварившись, разжал хватку и исчез в пучине.
Спартанец снова вскарабкался на бревно. Меньше чем в двадцати локтях от него на волнах все еще покачивалась статуя Афины. Она снова вынырнула — на сей раз почти целиком — и с очевидной настойчивостью наклонилась к торговому судну, словно ее тянула туда какая-то сила.
Другой подсказки Кратосу не требовалось. В несколько прыжков, скользя и буксуя, размахивая руками в отчаянной попытке удержать равновесие, он по обломкам добрался до подтопленного, но относительно целого судна, на котором, должно быть, попытались укрыться от гидры некоторые моряки из экипажа купца. Доски, закрепленные на обшивке торгового корабля, образовывали нечто вроде перекидного моста между судами, и, добравшись до одного, Кратос мог с легкостью перелезть на другое. Но не успел, потому что внезапно перед ним разверзлась бездна.
Откуда-то из глубин, сверкая огненными глазами и саблевидными зубами, вырвалась огромная чешуйчатая голова. Челюсти могли бы превратить в груду щепок самый большой корабль Эгейского моря, заостренные уши трепетали, словно паруса на галере, а из ноздрей валил удушливый холодный дым. Забыв о кораблях у себя за спиной, гидра уставилась горящими зрачками на Кратоса. Затем изогнула мощную шею, наклонилась над Спартанским Призраком и испустила рев, назвать который оглушительным было бы несказанным преуменьшением. От убийственного громоподобного звука Кратос упал на колени. Но лишь на миг.
В следующее мгновение он уже снова стоял на ногах, радуясь, что наконец-то отыскался достойный противник. Гарпий на сегодня довольно — следующей умрет гидра. Зловеще улыбаясь, Кратос потянулся за клинками Хаоса.
— Зевс, мой господин… — начала Афина, подняв глаза на своего небесного отца. Царь богов восседал на обширном алебастровом троне величественно и непринужденно, с полным осознанием собственной власти. — Зевс, возлюбленный отец мой, — поправилась она, стремясь столь деликатным образом напомнить, что всегда была его любимой дочерью, — неважно, что думает Арес обо мне. Но он сознательно нацелился на моего смертного любимца, а ведь ты запретил подобного рода поведение еще при Трое.
— И даже тогда Арес не воспринял этот указ всерьез. Кстати, ты тоже, насколько мне помнится.
Но отвлечь Афину было не так-то просто.
— Неужели ты позволишь богу кровопролития открыто не повиноваться твоей воле?
— Моей воле? — Смех Зевса эхом прокатился по приемному залу и отразился во всех уголках Олимпа. — Я считаю, ты слишком уж печешься о своем смертном. Как его имя? Ах да, Кратос. Может быть, ты просто начала испытывать к нему… склонность? К человеку?
— Я внимательна к мольбам своих почитателей, и Кратос не исключение, — отозвалась Афина, которая и на сей раз не заглотила наживку.
— Однако он тебя заботит больше, чем остальные. Вижу это по твоим глазам.
— Он… забавный. Вот и все.
— Да, я и сам с удовольствием наблюдал за его подвигами, особенно когда он еще был орудием Ареса и завоевал всю Грецию. О нем слагали легенды. И надо же было ему взять и перечеркнуть всю свою славу одним проступком в твоем маленьком деревенском храме…
— Разве обязательно вспоминать подробности этого единственного в своем роде случая, отец?
— И я не раз подумывал о том, чтобы самолично остановить его, — задумчиво продолжал Зевс, поглаживая длинную бороду из сплетенных облаков и глядя куда-то вдаль. — Но… — его раскатистый бас на миг замер, — каждый раз казалось, что еще не время.
— Отец, он не из тех, кому нужно остановиться. И тебе это известно.
Будучи любимой дочерью, Афина позволяла себе в разговорах с Зевсом некоторую непочтительность, за что любой другой бог немедленно был бы изгнан с Олимпа на землю, где ему пришлось бы век-два уворачиваться от молний Громовержца. Но даже любимица не могла испытывать терпение небесного отца вечно.
Едва заметная гримаса недовольства омрачила чело Зевса и придала серо-багровый оттенок облакам в его бороде и волосах. Над Олимпом грянул отдаленный гром.
— Не пытайся читать нотации старшим, дитя.
Взор Афины был по-прежнему спокоен, лишь слегка дрогнули ресницы.
— Неужто ты сломаешь куклу за то, что тебе не по нраву ее танец?
— Это зависит от куклы, — ответил бог. В уголках его рта притаилась нежная улыбка, и Афина поняла, что угроза миновала. — И от кукловода, конечно же.
— Разве Кратос в моих руках не был всегда приятным увеселением? — спросила она, почувствовав себя увереннее. От скуки небожители страдают больше, чем человеческий род от чумы. — Разве его битвы не развлекают тебя более?
