Облизнув припухшие от поцелуев мужа губы, Ири взглянула на замершего возле нее Олдера и заметила то, что еще минуту назад не имело для нее никакого значения. На туго стягивающих грудь мужа бинтах проступили пятна крови.
– Ты ранен? – Неожиданно Ири стало холодно, и она поспешила натянуть на себя сползшее к самому краю постели одеяло.
– Есть немного, – устало, даже не открывая глаз, хмыкнул Остен. – Среди лаконцев тоже встречаются колдуны… И неплохие воины…
Несмотря на то что муж, по всей видимости, не особо беспокоился о своей ране, вид расплывающихся на полотне алых пятен по-прежнему пугал Ири, и она, укутавшись поплотнее, уточнила:
– Может, приказать, чтобы позвали лекаря?..
В этот раз Остен не только открыл глаза, но, даже, приподнявшись на локте, покосился на измаранные кровью бинты. Коснулся влажных пятен рукою и отрицательно качнул головой.
– Не стоит никого будить, Ири. Это просто царапина, а то, что она немного кровоточит, не страшно.
В этот раз Ири промолчала – лишь зябко повела плечами, а колдун, переведя взгляд на супругу, прищурился и, оценив изгиб ее укрытых одеялом бедер, немедля придвинулся ближе, потянув на себя край покрывала.
– Иди ко мне.
– Ты всю постель в крови измажешь… – попыталась возмутиться таким самоуправством Ириалана, но Олдер, обняв жену, тут же притянул ее к своей груди и вновь замер, спрятав лицо в локонах Ири.
Через минуту дыхание Остена стало легким и мерным, а в его объятиях было так тепло и покойно, что глаза Ириаланы стали слипаться сами собою. Уже проваливаясь в сон, она, вспомнив о завтрашней поездке, шепнула о ней мужу. Тот проворчал в ответ что-то неразборчивое, и Ири, приняв это за согласие, закрыла глаза и довольно вздохнула.
Проснувшись утром, Ириалана обнаружила, что Олдера подле нее уже нет. Тысячник, по всей видимости, не собирался менять свои воинские привычки и встал еще на рассвете, так что теперь о его пребывании в комнате жены напоминали лишь смятые простыни да лежащая на ковре скомканная сорочка Ири.
Взглянув на непотребство, в которое стараниями колдуна превратилась дорогая ткань, Ириалана наморщила лоб, припоминая, сказала ли она мужу о сегодняшнем приеме у Дейлока, и, уверившись, что все же сказала, успокоилась.
Остен наверняка занят подготовкой к предстоящему визиту, а значит, и ей не стоит залеживаться в кровати!
Кликнув служанок, Ири посвятила утренние часы омовению, накладыванию на лицо теней и пудры и, конечно же, прическе, ведь от старой не осталось и следа…
Окрашенные волосы хуже поддавались завивке, так что на новые локоны пришлось потратить немало времени и сил. Тем не менее служанкам удалось угодить своей госпоже с первого раза. Зато когда уже полностью собранная Ири, бросив еще один взгляд в зеркало и убедившись в своей безупречной красоте, спустилась во внутренний дворик, ее ожидал очень неприятный сюрприз.
В отличие от жены, Олдер не обременял себя сборами куда-либо. С еще влажными после купания волосами, босой, точно крестьянин, в домашних штанах и исподней сорочке, тысячник, развалившись в принесенном слугами деревянном кресле, играл с сидящей у него на коленях Лирейной. Стоящая подле нянька крохи что-то торопливо рассказывала Остену, а тот то и дело благожелательно ей кивал, не забывая уделять внимание как дочери, так и устроившемуся на подлокотнике кресла Дари.
Картина была в высшей степени умилительной, но в Ири она возбудила совсем другие чувства. На несколько минут она застыла на месте, борясь с охватившем ее раздражением, но потом все же шагнула вперёд, раздвинув губы в улыбке:
– Ты еще не собрался, милый? Мы опаздываем…
– А разве мы куда-то спешим? – спросил тысячник, даже не подняв на жену глаз. Малютка как раз начала таскать отца за пальцы отданной ей на растерзание руки…
– Сегодня празднование в новом имении моего отца. – Хотя сердцу в груди Ири стало жарко от накатившей обиды, голос женщины остался все так же ровен. – Я говорила тебе вечером…
На несколько мгновений во дворике повисло напряженное молчание. Олдер по-прежнему не отрывал глаз от теребящей его пальцы дочери, а потом состроил Лирейне «козу» и с улыбкой взглянул на замершую подле него Ириалану.
– Милая, неужели ты думаешь, что я снял с себя опостылевшие за эти месяцы доспехи лишь для того, чтоб уже следующим утром затянуться по самое горло в праздничную одежду и исходить в ней потом на каком-то непонятном праздновании? – Задав такой вопрос, тысячник замолчал, словно бы ожидая, что скажет ему жена, но Ири, тщетно пытаясь найти подходящие слова, лишь открывала и закрывала рот в бессильном возмущении… А Остен, выждав несколько мгновений и смекнув, что ответа ему не дождаться, вздохнул:
– Я очень устал, Ири, а дом Дейлока – не то место, где я могу восстановить силы. – Теперь, когда улыбка Остена исчезла с его лица без следа, Ири невольно отметила и так и не разгладившиеся у его губ морщины, и просвечивающую сквозь густой загар, восковую, нездоровую бледность. – Я навещу твоего отца позже, но не сейчас… Ничего не случится, если ты напишешь Дейлоку пару строк с извинениями, пояснив свое отсутствие моей хворью… В конце концов, место жены – подле мужа.
Пока Олдер говорил, Ири словно бы вживую видела, как рушатся все ее планы… Письмо, о котором толкует муж, ничего не решит; более того, Миэнам ничего не стоит вывернуть ее слова наизнанку!.. И тогда, раздраженный тем, что дочь не сдержала своего обещания, Дейлок, поверив лживым языкам родственничков, одним махом лишит Дариена наследования…
Разгневанно тряхнув хорошенькой головкой, Ири сжала кулаки и посмотрела на супруга. Противостоять ему было отчего-то страшно, но она все же осмелилась.
– Олдер, мой отец очень соскучился по своим внукам. Я была бы неблагодарной дочерью, если бы теперь не привезла к нему детей… Я поеду – с тобой или без тебя!..
Последние слова Ириалана почти выкрикнула, но тут же замолчала, испугавшись своей неожиданной смелости, а Олдер, по-прежнему не меняя позы, тихо заметил:
– Я тоже соскучился по своим детям… И имею на них больше прав, чем твой отец, которому они нужны лишь постольку-поскольку…
Если бы Остен, увидев непокорность жены, просто прикрикнул на нее, как на своих ратников, Ири, скорее всего, просто бы убежала в свою комнату. Разбила бы пару безделушек, наорала на служанок, а потом, прогнав всех, выплакала бы пуховой подушке свою обиду на неблагодарного грубияна-мужа… Но Олдер выглядел спокойным и усталым, говорил тихо и даже миролюбиво, и Ириалана, не встретив сопротивления, закусила удила, точно молодая, необъезженная толком кобыла:
– Дейлок до сих пор не видел своих внуков лишь потому, что ты сам приказал мне ожидать твоего возвращения в этой глуши… И он помнит о них, в отличие от тебя!.. Мой отец, пока ты сидел в своих треклятых лаконских горах, месяц готовился к этому празднованию, и я не испорчу ему сегодняшний день из-за твоей прихоти!.. В конце концов, ты мог бы вернуться раньше!.. Ты…
– Тише… – предупреждая дальнейшие обвинения жены, Олдер вскинул руку и, поморщившись от слишком резкого движения, произнес: – Если ты так хочешь увидеть отца, Ири, я отпущу тебя… Поедешь на это празднование, покажешь Дейлоку внуков… – на этих словах внимательно вслушивавшийся в разговор родителей Дари немедля прижался к отцу, и Остен, покосившись на него, тут же поправился: – Вернее, внучку… Сын останется со мной. Так будет справедливо.
В по-прежнему тихом голосе колдуна ясно зазвучал металл, а лицо тысячника неожиданно отвердело, оборотившись в суровую маску. В один миг Остен оказался бесконечно далек от Ири, и она, почувствовав пролегшую между ней и мужем глубокую пропасть, раздраженно повела плечами.
– Пусть так, Олдер….
Мужчина кивнул головой и без слов передал тут же захныкавшую Лирейну няньке. После этого немедля обернулся к Дари. Всем своим поведением тысячник показывал, что разгневанная супруга просто перестала для него существовать, а ее дальнейшие слова значат для него столько же, сколько шум ветра в камышах…
Ири, сообразив, что большего ей уже не добиться, направилась к выходу, но на самом пороге, глубоко уязвленная таким поведением мужа, для которого, казалось, не имели значения ни вот-вот готовое уплыть из рук наследство Дейлока, ни прошедшая ночь, обернулась уже на самом пороге и бросила:
– Ты об этом пожалеешь!..
Ответом Ириалане была тишина, и женщина, раздраженно фыркнув, скрылась в глубине коридора…
Вскоре после ухода Ири Остен и сам покинул внутренний дворик. Предательская, с самого утра разлившаяся по телу слабость, которую он попытался прогнать купанием и возней с детьми, не только никуда не делась, но и неожиданно усилилась. Тело стало непривычно тяжелым, будто свинцовым, рана на груди все больше и больше наливалась жаром и словно бы пульсировала…
