Пашка оперся локтями в колени, уткнулся лбом в сложенные ковшиком ладони и хрипло пробурчал, глядя себе под ноги:
– Доверять надо людям.
Глава 18
Возвращение
Сенька-Пострел глянул на часы в окошке дозиметра. До прихода сменщика оставалось чуть больше сорока минут. Приближалась самая трудная часть дежурства, когда время тянется как резина и последние полчаса превращаются в пытку. Почему-то именно в конце смены кожа головы особенно сильно зудит под маской противогаза, пить хочется неимоверно, а пропитанная по́том одежда неприятно липнет к телу, хотя в ОЗК уже через час ты весь сырой, как жаба, и хлюпает даже в ботинках.
Сенька схватил губами кончик торчащей из обтюратора силиконовой трубки, но вместо жидкости втянул в себя воздух и беззвучно выругался. Опять он прошляпил и остался без воды, а ведь давал себе слово пить маленькими глотками, растягивая и без того невеликий запас на долгие шесть часов караула.
Сердиться на себя глупо, куда как лучше винить в своих бедах других, а потому Сенька принялся мысленно чихвостить работниц швейного цеха. Он никак не мог понять, почему те не догадались увеличить объем питьевого контейнера в ОЗК, ну или хотя бы расположить рядом с основным запасной полулитровый мешок. Ладно бы комбинезоны были фабричного производства, так ведь бабы их сами из старых запасов прорезиненной ткани шьют, герметизируя швы специальным составом.
«С меня хватит! – подумал Сенька. – Закончится смена, пойду к Зубру и все выскажу. Он начальник, вот пусть и думает, как исправить ситуацию. Где это видано, чтобы здорового мужика отправлять на дежурство с поллитровкой воды в запасе? Да в этом комбезе, как в бане, семь потов за смену сойдет. Сам-то, небось, в кабинете сидит, бумажки с одного края стола на другой перекладывает да чаи каждый час гоняет, а я тут сырой, как лягуха, сижу».
Сенька резко передернул плечами, прижался к мачте шелестящего лопастями ветряка и поерзал вверх-вниз. Зуд в спине утих, зато жутко зачесалась голова, да так сильно, что он едва удержался от желания сорвать противогаз, скинуть рукавицы мешковатого комбеза, запустить пальцы в мокрые от пота волосы и поскрести кожу ногтями. Не в силах больше терпеть, часовой поднял сжатые в кулак руки и несколько раз энергично провел костяшками пальцев от макушки к вискам и обратно.
С наблюдательного пункта открывался вид на кирпичный куб проходной и примыкающие к нему ворота. Сваренные из частокола толстых стальных прутьев, они прекрасно выполняли заградительную функцию, при этом не ограничивая обзор. Пострел подумал, что из-за нестерпимой чесотки тронулся умом, когда увидел грузовик с прицепом-цистерной (тот как раз свернул с проезжей части на ведущую к проходной дорогу), но нарастающий рев мотора убедил его в реальности происходящего.
Забыв обо всем на свете, дежурный во все глаза смотрел на машину. Неизвестные мастера превратили ее в броневик, навесив со всех сторон грубо сваренные внахлест металлические листы. Дополнительную защиту стеклам кабины обеспечивали жалюзи из толстых стальных пластин. За поднятыми планками угадывались силуэты водителя и двух пассажиров. Длинный ствол пушки на крыше фургона смотрел прямо по курсу, а массивный конус решетчатого отбойника грозил снести ворота к чертям собачьим, если водила не затормозит перед ними.
За грузовиком тянулся темно-серый шлейф из пыли и выхлопных газов. Это явно был кто-то из чужаков. Газогенераторные машины «металлургов» выбрасывали в воздух шапки белого дыма, работая на дровах вместо дефицитных солярки и бензина.
Сенька шагнул в сторону от похожей на тумбу станины восьмиствольного самострела и встал на колено перед герметичным железным ящиком. В случае непредвиденной угрозы инструкция требовала оповестить дежурных на других постах столбом красного дыма и лишь после этого открывать огонь на поражение. Пострел сомневался, что заряженные жаканами патроны его оружия пробьют самодельную броню, но где-то глубоко в душе лелеял надежду на волю случая. Толстые свинцовые чушки могли попасть в щели между пластинами жалюзи, продырявить стекло и если не убить, так хотя бы ранить водителя и пассажиров.
Пальцы в похожих на уродливые клешни рукавицах плохо гнулись. Толстый картонный цилиндр прокручивался, как будто не хотел лезть в руку. Наконец Сенька вынул из ящика сигнальную дымовую шашку, но на этом его мучения не закончились. С десяток драгоценных секунд ушло на срыв защитного колпачка и захват болтающегося на конце короткой бечевки пластикового колечка.
Дежурный только хотел выдернуть запальный шнур, как вдруг пронзительно завизжали тормоза и грузовик замер перед воротами, вхолостую рыча двигателем. Дверца кабины отворилась. На дорогу, один за другим, выпрыгнули двое в ОЗК и противогазах.
Сперва Сенька не понял, что так привлекло его внимание, но стоило приглядеться, как он сообразил. Синеватый цвет материала и характерная для самоделок мешковатая форма защитных комбинезонов указывали на обитателей убежища. Окончательно Сенька убедился, что из машины выбрался кто-то из своих, когда сталкеры подняли руки и дважды скрестили их над головой.
Дежурный ответил на приветствие условным жестом, вернул сигнальную шашку на место и шагнул к многоствольному самострелу. Устав требовал неотлучно находиться возле оружия. Ходили слухи, что Зубр иногда опрашивает вернувшихся с ходок сталкеров: кто из дежурных достойно нес службу в момент их возвращения, а кто коротал время, сидя в сторонке.
И хотя за два года дежурств Сенька ни разу не слышал, чтобы кого-то из дежурных наказали за нарушение устава, а он знал о паре подобных случаев со слов тех, кто так делал, это ровным счетом ничего не значило. Во-первых, рассказчики могли приврать ради красного словца. Во-вторых, если нарушители действительно так делали, то их просто никто не видел. А в-третьих, Зубр мог знать об их проделках, но за первый раз решил не наказывать.
Мутный блин солнца отбрасывал блики на стекла противогазных очков. Приложив руку ко лбу, Сенька проводил сталкеров завистливым взглядом и, когда за теми закрылась дверь шлюза, сердито пробубнил:
– Счастливые. Ща воды вдоволь напьются и в душ пойдут. А потом в столовку почапают.
Знал бы Пострел, как он заблуждался, может, ему и не было бы так горько и обидно. На самом деле Кузьму и Пашку в убежище ждали совсем не радостные события.
* * *
– Явились, не запылились, гаврики, – проворчал дед Андрей, закрывая внутреннюю гермодверь. – Будете еще в самоволку ходить, сорванцы? Из-за вас, олухов, весь бомбарь на уши поставили. Вахтеру строгача дали. Меня, старого, чуть до ынфаркту не довели. Совсем от рук отбились, молодежь, никакого уважения к старшим нет. Что хотите, то и делаете, бесстыдники. В наше время такого не было. Чаво зыришь, Домовой, глазенками лупаешь? Иди к Зубру, он тебя ждет. Я б на его месте всыпал тебе как следует по заднице-то, шоб впредь неповадно было.
– Я понял, дед Андрей, – сказал Кузьма и кивком велел Пашке идти за ним в раздевалку.
Подростки зашлепали мокрыми от дезактивирующего душа бахилами по бетонному полу, оставляя за собой влажные следы.
– Куда направились, олухи?! Разве я непонятно сказал? Зубр тебя ждет, Домовой. Велел немедля к нему идти, как из самоволки вернешься.
Кузьма повернулся к ковыляющему за ними деду, развел руки в стороны.
– Я что, в этом к нему должен идти? Надо снять комбинезон, переодеться. Да и помыться б сперва не мешало. На мне места сухого не осталось, я весь сырой, как из бани.
– А мне плевать, сухой ты али мокрый! – сердито рявкнул дед Андрей, хмуро сдвигая брови к переносице. – Головой надо думать, а не другим местом, прежде чем че-та затевать. Велено немедля отправить тебя к начальству, вот я и посылаю к нему. А в каком виде ты туды явисся, меня не волнует. Мне об этом ничего не сказали.
