– Акела промахнулся-я-я-я!!! – опять заверещал мелкий зверёк со сгорбленной спиной, боком-боком прыгающий к скале. – Новый вожак нужен стае!! Новы-ы-ый! Пусть им будет великий Ше-е-ерха-а-а…
От удара ногой мелочь несколько раз кувыркнулась в воздухе и с треском исчезла в кустарнике. А атаман брезгливо вытер ногу об траву и неторопливым шагом пошёл к камню. Иван шёл чуть позади, за правым плечом, и старался увидеть глаза тех зверей, что, глухо ворчали, но, тем не менее, уступали дорогу. Шаг Спеся Федоровича был нетороплив, но тяжеловесен, как оползень на крутом речном берегу. Так не спеша они дошли до скалы. Атаман поднялся на вершину и, строго оглядев всех, негромко сказал:
– Шерхан сейчас бежит, теряя голову от собственного страха. И будет он бежать долго, пока случайность не освободит его хвост. Он глупый трус, потому что не решается обернуться и посмотреть в глаза преследователю. Такой вожак не нужен стае, потому что ради собственной шкуры он предаст любого.
– Но вожак не поймал дичь! Он должен уйти!!
– Кто это сказал? – сурово наклонился над краем скалы Кудаглядов.
– Я! – из настороженно смотрящей вверх стаи выскочил вперёд зрелый зверь. – Таков закон!
– А ты готов стать впереди стаи?
– Нет, – волк вздрогнул и поджал хвост. – Я еще слишком молод.
– Кто готов?
Молчание разлилось над волчьей стаей, каждый зверь потупил голову, взвешивая свои амбиции и возможности на самых точных весах, весах своей совести. Жить стаей, жить ради стаи, забыв о себе, и ради чего? Чтобы потом покорно ждать, когда тебе порвут горло те, кого ты воспитал?
– Таков закон, – тявкнул кто-то из глубины мрачной серой тучи, разлегшейся на поляне.
– Закон, – грустно согласился Кудаглядов, усаживаясь на скале. – Вы сам придумали это правило. Острый клык, зоркий глаз – и смерть постаревшим. Вы становитесь даже не людьми, вы превращаетесь в зверей. Вы уже готовы подчиниться другому зверю только потому, что он свирепее вас.
– Но мы и есть звери!
– Нет. Вы пока ещё волки, вы – Стая. А вот когда подчинитесь безмозглому людоеду, тогда вы станете бандой одиночек и погибнете.
– Так стань во главе!
– Ни-ко-гда! – по слогам произнёс Кудаглядов, смотря вниз. – У меня своя стая и свой путь!
Из леса выскочили несколько волков и возбужденно заговорили, перебивая друг друга:
– Вожак!
– Акела не промахнулся!
– Косулю спугнули!
– Возле тропы воняет Табаки!
– Он спугнул добычу!
Кусты затрещали, но несколько серых теней бросились туда, и короткий визг прозвучал как эпитафия. Другие волки переглянулись и подошли к лежащему под скалой вожаку. Ритуально задрав головы, они подставили свои вены под удар клыков, признав вину. Акела поднялся, дружелюбно махнул хвостом и не спеша взошёл на скалу.
– Стая! Мы остались одной семьей и теперь ясно увидели друзей и врагов. Мы не должны это забывать, и, пока иду первым, я не забуду!
Из-под скалы донеслись удары лапой, сердитое урчание и мальчишеский крик:
– Я больше не буду!
Вожаки переглянулись и улыбнулись друг другу. Вмешиваться в воспитание ни собирался никто.
Долгий день клонился к закату, и небо наливалось густой синевой. В тени высоких деревьев потрескивал костёр, в котле варилась невезучая косуля, а люди и волки беседовали о том, кого не могло быть в принципе. О человеке, воспитанном волками. Чем руководствовалась мать-волчица, пустившая голокожего младенца к густому молоку? Она молчала, только иногда рыча в ответ. А Ивану всё время вспоминалась его молочная мать – медведица. Один раз она свирепо ответила любопытному медведю: «Это дети! Не дели на тех и этих! Потому что это – дети!» Но мальчик в волчьей стае рос, и сейчас настала пора определяться, кем ему быть, волком или человеком? Он хотел остаться в стае, но вожак и воспитатели были против. Они понимали, что мальчишка ещё молод и много не понимает. Для него это было игрой. Играть всю жизнь, конечно, интересно, но у всех есть и обязанности.
– Так в чём вопрос? – искренне удивился атаман. – Подвезём мы вашего сыночка к людям.
– Хомо хомус люпус эст, – на миг сверкнули в кривой усмешке белые клыки вожака.
– С чем-с чем съест? – от котла повернулся Лисовин.
– С луком! – хмуро буркнул Акела, отворачиваясь от костра.
– С луком, да… – вслух рассуждал завхоз, принюхиваясь к вареву. – Цыбули, конечно, не хватает, ну да ладно, кинем вот эту травку. Чего только едать не приходилось, съедим и это!
– Мау-у-угли, – промурлыкала чёрная кошка, оторвавшись от игры со своими котятами, – Покажи им свою пятку.
– Зачем? – хмуро ответил мальчишка, отвлекаясь от тягания за хвост щенка.
– Покажи! – в голосе пантеры лязгнул металл, и маленький леопардик поддержал маму своим рыком. Две миниатюрные копии мамы сочли за лучшее промолчать и подобраться поближе к маминому животу, где им всегда был стол и дом.
Горестно вздохнул Маугли, уселся и высоко задрал правую ногу, на которой ясно было видно темно-красное родимое пятно.
– Вот! – с гордостью, будто это пятно было её лап дело, воскликнула пантера. – Наш лягушонок не какой-то там шатри! Если не раджа, то брахман – точно!
– Не хочу быть раджой! – возмущенно закричал пацан. – Если не разрешаете быть волком, то буду кшатрием!
– Не мы выбираем судьбу, а она нас, – подал голос до сих пор опечаленный Балу. Михайло уже извинился и даже предложил вместе сходить к девочкам, но медведь так и не вышел из хандры.
Услышав о девочках, атаман, не слушая уверений Акелы, что никого из людей здесь больше нет, сердито показал своему медведю кулак и теперь не сводил с него глаз.
– Этот найдёт, – буркнул Спесь Федорович и стал спорить с Багирой по поводу родимого пятна.
– Пусть у вашего народа это ничего не значит, – не соглашалась пантера. – Но я жила среди людей и многое видела. Если есть отметина, то значит – человек тот не простой, а знатный. Такие, как правило, теряются в детстве, но потом обязательно должны найти своего богатого родственника и стать знатными. Хотя не слышала я никогда об отмеченных кшатриях.
– Ха, – улыбнулся Кудаглядов. – Встречали мы такого, с раной в пятку. Великий воин был, но им боги занимались.
– И ничем хорошим для него это не кончилось, – проницательно заметил Каа, свисая с дерева, куда он предусмотрительно перебрался.
– Конечно, – согласился Молчун, с тоской взирая на висящее безобразие.
– Не хочу я к людям! – возмутился Маугли, уворачиваясь от собачьего дружеского кусания. – Я хочу быть волком!
– Ты сначала человеком стань, – коротко резюмировал Геллер, словно призрак, бесшумно появившийся из сгустившейся темноты. – Коль признают тебя люди, тогда и выберешь, кем быть.
