— О, великий учитель! Прошу не гневаться на бездарного глупого мальчишку, который не сумел узнать вас в этом облике. У смиренного есть глаза, но он не разглядел гору!
Птица еще раз выкрикнула про Пропасть, вспорхнула и улетела в лес.
Долго я гонялся за ней, пытался подобрать достойное угощение, разговаривал, увещевал, извинялся, бил поклоны, и лишь спустя долгое время понял, что это обычная птица, которая умеет повторять только те звуки, которые слышит. И прозвал ее Бендан — глупое яйцо, хотя это оскорбление больше относилось ко мне.
Каждую весну Бендан улетал и возвращался спустя месяц-полтора полинявшим, с поредевшим опереньем и облезлым хвостом, отъедался в мусорной яме, снова обрастал перьями, наливался фиолетовыми красками и ругался Пропастью.
— Пропасть!
А огнеплюя я подобрал в лесу, измученного, запуганного, с наполовину иссякшей Ки. Он уже не мог выдавить из себя ни искорки, но всё еще пушил хвост и шипел в сторону пня. Явно белый лжец развлекался. Он как раз плотно поел, поэтому пугал маленького огнеплюя своими картинками просто так, не ради охоты.
Я швырнул в обманщика палку, а сам осторожно поднял розовенького зверька за хвост. Как он шипел и изворачивался, фыркал, размахивал лапками! Хотя Ки в нём оставалось не так уж и много, но зверек не сдавался. Мне понравилась его отвага, и я принес его домой, накормил от пуза, влил немного Ки и тут же получил огненный плевок в руку. Ожог был крошечным, меньше ногтя. Хорошо, что я не дал зверьку полный объем энергии.
За прошедшие годы огнеплюй отъелся, раздобрел, попривык ко мне и к дому, позволял брать себя на руки, гладить и чесать, но всё еще подпрыгивал от страха и чуть что плевался огнем. Первое время я ходил, как пельмень баоцзы, завернутый в несколько массивов, один из которых защищал от огня. Сейчас же привычно выставлял щит-заклинание, чтобы отбить случайный плевок. Тренировка получше той, что была у мальчишек в секте: стоит пропустить один удар и придется лечить сильный ожог. Лично мне хватило двух раз, чтобы ставить такой щит на любой подозрительный шум или неожиданное движение.
А вот с полок, где лежали записи, я огнеупорный массив вообще не снимал.
Я провел рукой по свисающим табличкам с названиями свитков. Самый старый свиток с описанием белого лжеца пришлось восстанавливать трижды. Первый остался под развалинами домика возле озера, того самого, который снес кабан-дракон и хранитель этих мест. Лишь спустя год я смог спуститься к озеру и забрать свои вещи, сгнившие от дождей и ветров. Бамбуковые стены и сундуки даже не подернулись порчей, а вот бумаги и одежда превратились в склизкую кашу. Я забрал тогда лишь огненный камень, кристаллы, амулеты да пузырьки старика Фучжана.
Второй свиток сжег огнеплюй, стоило мне оставить его на столике возле лежанки. В третий раз, записав сведения о бай пхейнцзы, я решил создать безопасное место для свитков. Потому пристроил еще одну комнатку к дому, сделал стены толщиной в локоть, поставил открытые шкафы, где разложил записи. Это самое защищенное место на моей территории. Там стоят разные массивы. Один прикрывает все полки от огня, второй поглощает влагу, чтобы не появилась плесень, третий не пускает насекомых и грызунов, четвертый блокирует любые физические воздействия, как со стороны двери, так и со стен и даже крыши. Более того в комнату с записями может войти лишь тот, кто сумеет нарисовать в определенном месте печать, но не простую, а придуманную мной лично.
Мне нравилось думать, что когда-нибудь это скромное жилище отыщет скромный и юный искатель знаний, сумеет подобрать ключ, прочтет свитки, обретет невиданную силу и расскажет миру о том, что его учителем был некий Юсо Шен, чьи записи он прочел, отыскав их глубоко в лесной чаще. Ради этого я оставил несколько подсказок, которые могли помочь в составлении печати-ключа. Кое-что я нацарапал на бамбуковом стволе над лежанкой, кое-что выбил на камне и закопал его под порогом, несколько неточных набросков печати я выбил на камнях неподалеку от водопада.
Правда, до сих пор в свитках не появилось чего-то такого, что могло бы изменить мир. Большая их часть была посвящена описаниям животных и растений, которые я встретил в этих краях. Белый лжец, огнеплюй, Бендан, дракон-кабан, зеркальная форель, лиловые светлячки, баньян…
Баньяновые шпильки, которые я носил, снимая лишь на ночь, за год подняли мой талант на единицу, за следующие два года — еще на единицу, и я ждал, что еще через год или два я смогу достичь одиннадцати. Но даже сейчас, с десяткой, я мог использовать больше заклинаний, чем прежде, так как рамки изрядно расширились, особенно с кристаллом на пятьдесят Ки.
Пять свитков были посвящены моим размышлениям о пользе тренировок в определенных условиях. Хоть я не любил убивать людей, да и сражаться с ними тоже, мне всегда нравились упражнения с копьем. Еще с тех самых пор, как Шрам взял меня в ученики, а Швабра молча давал наставления. Поэтому я все эти годы продолжал тренировки, но из-за отсутствия наставника и соперников следовал учению Швабры, так как оно больше подходило для одиночных занятий.
Я уходил к каменным откосам и погружался в особое состояние, где существовало лишь оружие. Оружие и дыхание. Плавно перетекал из позы в позу. И в это время исчезало всё, что беспокоило меня: холод, неудобная самоскроенная одежда, боль в животе от неудачного блюда без единой приправы, сбитый ноготь на пальце, пристальный взгляд белого лжеца. Был я, было дыхание, и была гора, незыблемая, равнодушная, вечная. Я ощущал, как ступни сливаются с ее телом, мышцы каменеют, копье замедляется и становится несокрушимым.
Иногда я ходил заниматься к водопаду. Там мое тело мягчело, мысли растворялись в бесконечном грохоте и плеске, движения ускорялись. Вода податлива, изменчива, но неуклонно проникает в любую щель, преодолевает преграды и разбивает камень. Плавные движения, постоянные атаки, быстро сменяющие друг друга, походили на половодье, медленно и неотступно пожирающее берега.
Если подняться на гору повыше, то можно добраться до выступающего утёса. В любую погоду там гуляли сильнейшие ветра, которые так и норовили сбросить случайно забредшего зверя или человека. Я приходил туда специально, чтобы приучиться сражаться в самых неблагоприятных условиях. Порывистые шквалы каждую минуту меняли направление и силу, то едва взъерошивая волосы на макушке, то волоча к пропасти. Сначала я учился там стоять, привязавшись самодельной веревкой к камню, затем ходить, перемещаться с одной и той же скоростью независимо от того, в какую сторону дул ветер.
И лишь потом взял в руки копье и взялся за науку Швабры.
Проще всего ветрам было противостоять, держа в голове образ горы, но постепенно я учился быть ветром: взбалмошным, обманчивым, резким. Я нападал и откатывался в сторону, менял направление атаки и ее силу, изображал обманные движения и тут же делал их настоящими.
А в остальных свитках хранились разработки по начертанию, именно поэтому я сделал ключом печать, а не заклинание или амулет. Амулет может подобрать первый же неграмотный солдат, и что он сделает с драгоценными знаниями? Разожжет костер? Выкинет? В лучшем случае продаст первому же торговцу. Заклинанием может воспользоваться любой, кто прошел хотя бы год-два обучения в городской школе.
Нет…
Я хотел настоящего преемника! Умного, пытливого, дотошного. Того, кто сумеет обыскать все окрестности, сопоставить подсказки, собрать их в единое целое и нарисовать печать. Потому что в начертании я преуспел больше всего.
— Пропасть! Пропасть!
Запечатав комнату, я вышел из дома, потянулся, привычно отыскал взглядом белого лжеца, который так же привычно поприветствовал меня бешеной обезьянкой. Чаще всего пхейнцзы лежал под навесом в подвешенном лежаке и лениво помахивал хвостом, но при виде меня, как всегда, вскочил, фыркнул и запрыгнул на дерево.
— Трус, — бросил я ему вслед и занялся розжигом огня в печи.
Пять лет прошло!
А лжец до сих пор ни разу не позволил к себе прикоснуться, старательно делая вид, что едва меня знает. Порой даже изображал, что живет поблизости только для того, чтобы улучить момент и убить меня. Хотя на самом деле всегда предупреждал об опасности, в последний год уже не спутанными видениями, а показом реальной угрозы, например, перед землетрясением и камнесходом заставил весь двор мнимыми валунами.
