Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

проверить, надежно ли заперты его будка и мастерская Ферона – во время карнавала всегда озоруют. Потом зайти к Ферону, спросить, не надо ли чего, поговорить с ним, если он в силах. Ферон попросил принести в его комнату один из малых ткацких станков. Сидеть и смотреть, как его исхудалые руки продевают челнок сквозь нити основы, из тени в свет, значит познать самую суть труда: все, что отняла болезнь, уходит в работу. Отчего Садук не чувствует этого, глядя, как Нари грузит мокрое белье на тележку? Отчего не чувствует, когда сам работает с кожей? Он оставит Ферону сушеные фрукты, но не скажет про пришествие этого… как его там.

8.5. «Набокова нельзя читать, как документ его времени», – пишет Энни Диллард в книге «Жизнь по беллетристике». Интересно, как еще можно читать первую треть «Лолиты», «Пнин» или предисловие к «Бледному огню». Неверионская серия, от первой повести до последней – это документ нашего времени, позвольте сказать, притом составленный очень тщательно. Вот кое-какая документация на предмет Джои.

8.5.1. Прошлым летом, когда мы с ним разговаривали, прислонившись к стенке «Макхейла» рядом с «Фиестой», мимо нас прошла грузная черная женщина в черном пальто, расшитом цехинами. Она вела за руку девочку лет шести-семи, в розовом платьице и с тугими косичками. Точно из гарлемской церкви вышли лет тридцать назад – может, они играли в одном из бродвейских театров? Девочка показала на Джои и спросила:

– Мама, это Христос?

Женщина смущенно улыбнулась, и они пошли дальше.

– И вот так все время, – ухмыльнулся сконфуженный Джои. – Они что думают – Иисус на беззубого торчка был похож?

Однажды Джои вызвался помогать кровельщикам на ремонте местной церкви. За это его кормили и позволяли ночевать в церковном подвале. Каждый раз при встрече со мной он подсчитывал, сколько заработал бы, если б ему платили по нормальным расценкам.

– Две тысячи баксов, вот сколько! Да где там, я ж долбаный Иисус.

8.5.2. В другой раз он рассказал:

– Один мужик, значит, приводит меня к себе. Ему сорок один. После того он ведет меня в ванную, ставит рядом с собой перед зеркалом и говорит: «Тебе тридцать, а смотришься старше меня, на все шестьдесят». Я ведь так не выгляжу, нет?

Джои исполнилось тридцать в июле восемьдесят третьего. (А мне в этом апреле – сорок один!) Я как-то не замечал раньше, что он выглядит старше меня – но по его костистой физиономии вообще трудно определить возраст.

8.5.3. Примерно тысячу триста случаев СПИДа назад (общий итог приближался к трем тысячам) мы сидели в «Фиесте» с Луисом.

Рядом с нами на стойке лежала рабочая рубашка Джои в черно-белую клетку – сам он побежал за кем-то и должен был вернуться через минуту.

Луису двадцать три, он худой и похож на бандита. Наполовину ирландец, наполовину пуэрториканец, с историей точно как у Джои, так что пересказывать подробно не стоит: проституция, наркотики, жена на пару лет старше (живет где-то в Бруклине, выгнала его полтора года назад), ребенок. Зубов у него тоже недостает, но есть мост, который он время от времени цепляет языком и перекатывает во рту. Я знаю его года два, и половину этого времени они с Джои «напарники»: обмениваются клиентами, делятся наркотиками, тусуются вместе.

– Вы занимаетесь этим друг с другом? – спросил я как-то.

Луис пожал плечами:

– Я бы не против, но Джои не хочет. У него типа свои правила.

Они друг за друга горой, но под кайфом один охотно рассказывает, как обдурил другого. Постороннему такая перемена представляется эксцентричной и непредсказуемой.

– Насчет СПИДа не волнуетесь? – спросил я Луиса, пока мы ждали Джои. – Вы ведь оба работаете. – «Работают», на сленге тружеников секса, как мужчины, так и женщины. – Притом интенсивно.

– А че это вообще, СПИД?

– Ты что, правда не слышал?

– Слышать, конечно, слышал, но не знаю никого, кто бы его подцепил.

– Ты Джои спроси. – Мы с Джои пару раз об этом беседовали.

Луис языком водрузил мост на место.

– Ну, знаешь, у Джои теперь поважней заботы. По-моему, он плохо ест, вон худющий какой. Может, и подцепил как раз? Да не, мы просто плохо питаемся.

– Может быть, – кивнул я.

– А ты слыхал про убийства?

Похоже, геи-проститутки в Нью-Йорке ведут себя как ни в чем не бывало. Ходит даже анекдот, что СПИД – это болезнь среднего класса… да, как же. Однако думать об эпидемии думают – примеры этого встречаются то и дело. В порнушном кинотеатре за квартал от бара часто бывал шустрый латинский карлик – он усаживался на ступеньках балкона и болтал с геями. Мы с ним всегда здоровались. Несколько месяцев назад он пропал, и я почему-то решил, что у него СПИД. Как-то я спросил черного доминиканца, с которым часто видел его и которого, насколько я понял, звали Панама:

– Не знаешь, где Коротыш?

Тот поправил вязаную шапочку, блеснул золотозубой улыбкой и с сильным акцентом ответил:

– Так он в Перу свинтил, боится этой фигни со СПИДом.

…Джои, в своей майке и потрепанных джинсах, вернулся и сказал Луису:

– Ты у меня опять в черном списке, понял?

– Чего? Да брось! – Луис потряс головой. – Двадцать минут назад я его лучший друг, а теперь нет, выходит. – Он слез с барного табурета и пошел к двери, продолжая качать головой.

Джои сел, положив татуированные руки поверх рубашки.

– Знаешь, что я про этого гаденыша узнал?

И начал рассказывать.

8.5.4. – Я, может, и торчок, но не вор. С тринадцати лет меня ни разу не арестовывали! – Это я слышу от Джои то и дело. У меня он точно ни разу ничего не стащил; когда на столе или на стойке бара лежит какая-то мелочь, он всегда говорит: – Убери-ка, а то хватишься потом и подумаешь на меня. – Когда я выронил из кармана паспорт – самый ходовой товар на панели, – Джои догнал меня и вернул его мне.

В первую зиму нашего знакомства он умудрился съездить на месяц во Флориду. Мы вместе провернули его дорожную стирку, я проводил его на автобус, а когда мы случайно встретились после его возвращения, он сообщил, что его там арестовали «за проституцию».

– Смотрю я, значит, пип-шоу в Майами, а тут мужик этот подходит и спрашивает: «Дашь отсосать за двадцать баксов?» Я такой: «Давай!», и тут другой мужик меня арестовывает! Жаль, что не отсосал. У меня ведь больше не встает, знаешь, даже кончить не всегда получается – это от дури. Отстегнул бы коп