Под окном заржал пони.
— А это что у тебя? — спросила Эльза.
— Где?
— Вот, на голове.
— Шишка, небось. Ты меня… Когда вы меня толкнули, госпожа Эльза, я по лестнице кубарем… Ну, вот и набил.
— Я? Толкнула?!
— Вы не виноваты! Я дверь открыл, а вы как наброситесь! С ног меня сшибли… Я ж не знал, что вы такая сильная! — в голосе Натана звучал восторг. Парень неуклюже пытался льстить: — А шишка заживет! Подумаешь, шишка! Я на вас не в обиде. Честно!
— Шишка, значит, — Вульм без церемоний запустил пальцы в жесткую, кучерявую шевелюру изменника. Нащупал бугорок, и впрямь напоминавший шишку. Словно по наитию, передвинул ладонь правее, раздвинул волосы: — А это что?
— Где?!
— Щупай, щупай…
Натан лихорадочно обшаривал голову:
— Шишка! Еще одна…
— Как это тебя угораздило? Еще жениться не успел, а рога уже выросли!
— Рога?!
— Нет, это мозги наружу лезут! Много их у тебя, не помещаются…
Парню потребовалось время, чтобы осознать: насчет мозгов Вульм шутит. И насчет женитьбы. А насчет рогов — чистая правда. Вот они, под пальцами.
— Так что ж это теперь? Я что, демоном стану?!
Рожки. Вывороченные ноздри, губы-оладьи. Пласты исполинских мышц, ороговелые ступни с «трещинами» на пятках… «Копыта! — понял Вульм. — Точно, копыта!»
— Демоном? И не надейся! Скорее уж, бычарой.
Натан побагровел:
— Вы это серьезно, господин Вульм?!
— А что, в морду дашь? Забодаешь?
— Вы это бросьте… со мной шутки плохи…
— Ты сам прикинь, бедолага! Рога, копыта, силы — хоть паши на тебе…
— Я не хочу быком! Уж лучше демоном! — забыв о своих выдающихся достоинствах, парень сел на кровати. — Госпожа Эльза! Скажите ему! Вы же обещали! Мой отец платил не за быка…
Дрожа всем телом, сивилла отпрыгнула к стене:
— Я не знаю… Не знаю я! Обычный размен, таких много делали. Он должен был стать сильным! Очень сильным! Это вы отвели его в грот! Вы виноваты! У него еще не закончились изменения. А тут — ухо, зубы, ссадины… Янтарный грот продолжил размен! Перекроил его дальше… Я не знаю, что теперь будет!
Она закрыла лицо руками. Сгорбилась, сделавшись похожа на старуху. Надо же, изумился Вульм. По себе так не убивалась, как по парню. Женских слез он терпеть не мог. В прошлом Вульму доводилось отправлять женщин в мир иной. Но мучить — никогда. Не нравилось ему это, раздражало.
— Хватит! — рявкнул он. — Кто тут сивилла? Он еще будет меняться?
— Н-не знаю…
— А что ты знаешь? Как глаза выцарапывать?
— Я пробовала, — Эльза едва сдерживала рыдания. — Я даже что-то почувствовала… Мы обычно видим: закончилось, или нет. А тут ничего не разберешь. Это из-за двойного размена…
Она понурилась, остро переживая свою никчемность.
— Ладно, — Вульм махнул рукой. — Хватит рассиживаться! Дел прорва, а мы тут бычка щупаем… Вставай, красавец. Телочку твою мыть будем, завтрак готовить…
— Вы что?! Не смейте! Я сама!
Возмущенная Эльза была чудо как хороша, особенно в профиль.
— Сама-сама! А воду кто таскать будет? Демон Шебуб?
— Я буду! — воспрял изменник. — Я уже таскал…
— А я уже мылась! Ночью…
— Ничего, еще разок помоешься, — Вульм встал у окна. — Вон, гости к тебе едут…
Холодок пробежал по хребту. Пропустив один удар, сердце ринулось вскачь. Сивилла ты, выругал себя Вульм. Напророчил… От города к башне галопом мчался отряд всадников. Крылья плащей, блеск доспехов. И впереди — знаменосец с ало-зеленым стягом.
Цвета королевского дома.
2.
Ветер дул с моря.
Снег валил мокрыми, слипшимися хлопьями. Дома, деревья, перила Гертрудина моста, статуи королей на Владычном спуске — все превратилось в неопрятные, бесформенные сугробы. Редкие прохожие натягивали шапки на уши, прятали носы в воротники. Кто поумней, спешил убраться в тепло, под крышу. Трубы над харчевнями плевались едким, черным дымом. От набережной слышался грохот. Штормило, волны молотами били в берег. Вода сгребала гальку в пенную горсть, тащила на глубину, про запас. Пара утлых челноков, забытых хозяевами у причала — или рассохшихся до такой степени, что их бросили на произвол судьбы — сорвалась с привязи, умчалась в кипящую заверть, как две гончих, услышавших звук охотничьего рога. Было ясно, что обратно не вернется ни гвоздя, ни доски. Пенные гребни вздымались над насыпью, грозя ближайшим зданиям. Заполошно каркали вороны, кружась в сером, беспокойном небе. Их грай сливался с шумом воды и воем ветра — дикая, прекрасная, бесчеловечная симфония.
— Ты уверен, что здесь нет ловушки? — в сотый раз спросил Циклоп.
— Конечно же, есть, — в сотый раз ответил Симон.
Старец ехал на пони, сын Черной Вдовы брел пешком. Всадник из Симона был аховый: колокольня на сарайчике. Все казалось, что старца вот-вот сдует, унесет в метель. Ноги рослый маг поджимал, иначе подошвы башмаков чиркали по булыжнику. Следом увязалась кудлатая собачонка, время от времени облаивая путников.
— Ты мог бы отказаться…
— И ты мог бы.
— Нет.
— Ну и я нет…
Симон разбудил Циклопа на рассвете. В ладони мага копошился воробышек — серый комок перьев. Демоническое похмелье оставило старца, он был неприветлив и крайне раздражен. «Вот! — Симон ткнул воробья под нос сонному Циклопу. — Амброз зовет нас в гости…» Да неужели, взглядом спросил Циклоп. Воробей ему сразу не понравился. Придушить бы, да руки марать неохота. «Ты что, забыл, какой сегодня день?» Ужасный, согласился Циклоп. Худший из дней. «Эх, ты, — вздохнул Симон. И с грустью добавил: — Эх, я… А вот Амброз помнит. Сегодня День Поминовения. Семнадцатый день, если считать от смерти Красотки…» Сон как рукой сняло. Циклоп сел на кровати, кляня себя на все корки. Неужели семнадцатый? Он лихорадочно принялся считать: «Меч и Роза», ожидание аудиенции, поход к гроту… «Брось, — отмахнулся Симон. — Даже если Амброз ошибся, это ничего не меняет. Он зовет нас к себе в башню, к поминальному столу.» Ты идешь, спросил Циклоп. «Я-то иду. А тебе лучше остаться здесь. Поверь мне…» Он зовет нас двоих, спросил Циклоп. «Господа маги! — внезапно чирикнул воробышек. В хрупком голосе птицы угадывались интонации королевского мага. — Как один из людей, близких покойной Инес ди Сальваре, я имею честь пригласить вас на День Поминовения. Двери моей башни открыты для вас…» Воробей всплеснул крылышками и замолчал. Я не маг, сказал Циклоп. Амброз льстит мне. Что ж, идем вместе. Иначе совесть сожрет меня с потрохами.
— Водянка раздуй этого Амброза! Поставить башню у моря…
— Мы тоже хороши. Совсем из головы вылетело…
— Вспомнишь тут…
Дорога пошла в гору. Пони фыркнул, тряся головой. На обочинах рядами выстроились деревья — хмурые воины в броне, темной с серебром. Вечный дозор заступал путь ветру. И у вас бессонница, кивнул Циклоп. Ночью он почти не спал. Ворочался, заново взбивал подушку; сбрасывал одеяло на пол — или напротив, укрывался с головой. Ничего не помогало. Когда же дрема на миг окутывала воспаленный рассудок, Циклоп видел Красотку. Та сидела рядом, изменчивая, как морок. «Они болтают, что я сошла с ума, — жаловалась Красотка. — Свихнулась на Ушедших. Что они понимают? Вот, теперь и я ушла. Теперь и я Ушедшая…» Ты ушла, соглашался Циклоп. «Но ведь я здесь, с тобой?» Со мной, соглашался Циклоп. «Так почему я Ушедшая? Почему те, прежние — Ушедшие? И я, и они — Присутствующие…» Да, кивал Циклоп, втайне молясь, чтобы сон длился вечно. «Мы здесь, просто ты не замечаешь. Никто не замечает…» Циклоп хотел сказать, что он замечает, и садился на смятой постели, ловя руками воздух. Позже дрема возвращалась, и все начиналось сначала: «Они болтают, что я сошла с ума. Почему мы — Ушедшие? Мы — здесь, мы — Присутствующие…»
— Тебе ночью ничего не снилось? — спросил маг. — Необычного?
— Нет, — соврал Циклоп.
— Жаль. В День Поминовения снятся вещие сны.
— А тебе?
— Мне снился Шебуб. Он был похож на меня.
