– Между прочим, мне и свою жизнь частенько приходилось ставить на кон, – отрезал киммериец. – А вот про тебя болтали, якобы ты мастер загребать жар чужими руками.
– Я поступаю так, как считаю нужным и разумным, – пожал плечами да Греттайро. – Повторяю, я не намерен с тобой препираться. Или ты добровольно согласишься оказать мне некоторые услуги, или мне придется добиваться твоего согласия иными, более жесткими средствами. Рано или поздно тебе придется уступить, но зачем вынуждать страдать невинных, потакая собственному упрямству?
– Допустим, – поморщился король Аквилонии. – И какую же такую услугу я могу тебе оказать? Моя жизнь и золото за нее тебе вроде не нужны. Если ты вздумаешь торговаться с Чабелой нашими с Коннахаром головами, что ж… огорчение Зингарки от нашей смерти будет беспредельным, зато твоя смерть, когда она все равно захватит Рабиры, станет просто чудовищной. В башне Эрданы палачи свое дело знают…
– Нет, ты и твой любимый наследник для меня стократ ценнее живыми. Я собираюсь торговаться, верно, но не с Чабелой, а с тобой, – перебил Блейри и пояснил, завидев недоумение на лице киммерийца: – Мне – а в моем лице и Рабирам – как ни печально это звучит, позарез необходим высокий покровитель среди людей. Тот, кто может взять Леса под свою опеку. Тот, против кого не отважится выступить ни одно королевство Заката или Восхода. Единственный человек в нынешние времена, подходящий под эти условия – ты. Забытым Землям требуется покровительство Аквилонии. Для всех это должно выглядеть как нечто вроде вассальной клятвы с моей стороны, и только мы будем знать, кто в действительности диктует условия в нашем союзе. Я хочу… нанять тебя, Конан. Так, как нанимают телохранителя или охранника в караван. Как нанимали тебя самого бессчетное множество раз, покуда судьба не вознесла тебя на трон. Нанять тебя, твое влияние, твои аквилонские легионы. Сделка будет честной – свобода Рабиров в обмен на жизнь, а затем и свободу твоего сына.
– Однако, – только и сумел выговорить Конан, после чего заново наполнил один из уцелевших кубков, приложился к нему и надолго замолчал. Князь Лесов ждал, по-прежнему не шевелясь и став единым целым со стеной. Ждал, как выжидают в засаде хищные звери, подкарауливая один-единственный подходящий для нападения момент. Мысленно он бился об заклад сам с собой, делая ставки на то, каким будет первое после затянувшейся паузы слово владыки Трона Льва. И проиграл, ибо Конан вдруг осведомился:
– Отчего бы тебе не чесать левой ногой правое ухо, а обратиться прямиком в Золотую Башню? Если ты будешь таким же говорливым и сладкоречивым с Чабелой и ее присными, как со мной, они вполне могут согласиться на твои предложения.
– Повторяю, у меня нет на них влияния, – отрицательно покачал головой да Греттайро. Сапфир в Венце отбросил на стену россыпь синих бликов. – Нет времени. Я не знаю нрава хозяйки Золотой Башни. Она слишком далеко отсюда. Жизнь зингарского любимчика ей, вероятно, дорога, но не дороже политических интересов. От добра добра не ищут – в отличие от Чабелы, ты находишься здесь, в моих Лесах, у меня в…
– …плену…
– …в гостях. И твой сын с его подружкой, и Хасти Одноглазый, который тоже весьма дорог тебе, они также… гостят… у меня. Все это, согласись, несколько усиливает мои позиции.
– Понятно, – протянул киммериец. – Значит, ты все рассчитал и уверен: с первым же лучом солнца я, ровно осел с перцем в заднице, помчусь в сторону зингарской границы, останавливать надвигающуюся на вас армию?..
– Именно так! Вкупе с некоторыми из моих приближенных, – подхватил Блейри. – А для пущей убедительности вы повезете своеручно подписанную тобой и мной грамоту о согласии Аквилонского королевства принять под свою защиту Рабирийское княжество, законным – и признанным тобой! – правителем коего является Блейри да Греттайро.
– После чего я на старости лет окажусь по уши втянутым в бесконечный скандал с Зингарой касательно того, чьим протекторатом являются Рабиры, – мрачно закончил варвар. – Конечно, Чабела трижды подумает, прежде чем прибегать к угрозе оружием, поскольку отлично знает: на удар я отвечаю ударом, но наши отношения будут испоганены если не навсегда, то очень надолго. Мессантия, прослышав о подобном союзе, вообще не рискнет вмешиваться, ей в последние годы и без того несладко пришлось. Обходились они как-то сотни лет без земель Рабиров, ну и впредь обойдутся. Вы опять затаитесь в своих чащобах и будете мерзко хихикать, довольные тем, как ловко вам удалось стравить между собой два людских королевства, а самим остаться в стороне и уцелеть. Ну все при деле. Теперь скажи, с какой это стати я соглашусь вешать себе на шею такую обузу?
– Ради того, чтобы в не столь отдаленном будущем твой старший сын и его спутники могли отправиться в Тарантию, – гуль одним плавным движением поднялся на ноги, опираясь обеими руками на широкую кромку алтаря. – Ты ведь хочешь, чтобы его мать вновь увидела сына, а твоя жена – мужа? Хочешь, чтобы твои друзья и подданные возблагодарили тебя за возвращение домой их пропавших детей? Теперь только от тебя зависит, сколько они смогут пользоваться нашим гостеприимством. Не волнуйся, мы не причиним им вреда. Они поживут у нас – год, два… или три… Пока не станет очевидным, что Рабирам более не угрожает опасность со стороны людей. Или пока я не восстановлю Границу. Тогда ты получишь их обратно – целыми, невредимыми, слегка повзрослевшими и изрядно поумневшими. И не надо столь грозно на меня смотреть: я не предлагаю ничего, не опробованного вами, людьми. Скольких наследников знатных и неугомонных семейств ты держишь при своем дворе, дабы их отцам не взбрело в голову умыслить против тебя что-нибудь эдакое?
– Семерых, – даже не раздумывая, ответил король Аквилонии. – Пятерых парней и двух девиц. В основном из Шамара, а то они вечно там норовят сговориться за моей спиной с Иантой. Но я же не сажаю их на цепь в подвале! Они имеют равные права со всеми прочими обитателями дворца и всегда могут наведаться домой.
– Как не назови, смысл остается прежним – молодые люди обеспечивают короне повиновение своей родни, – тускло напомнил Блейри. – Знаешь, многие в Рабирах верят, что судьба рано или поздно воздает за все совершенные поступки. Ты удерживал чужих детей – теперь кто-то захватил твоих. Может быть, через десяток лет твои подросшие отпрыски найдут способ отомстить мне, а пока – их судьбы решаем мы, старшее поколение. Мне нужна отсрочка, Конан, только отсрочка, время работает сейчас против меня! Так я могу рассчитывать на то, что мои слова заслуживают ответа, данного не злостью или ненавистью, но здравым смыслом?
