рукой. Не поднял.
– Граф Гонт – предатель, – изрек внук, теребя толстую, впору волкодаву, цепь. – Он покушался на жизнь герцога Эпинэ.
Этого Матильда вынести не смогла. Мевен знал Удо без году неделю, он мог повторять чужие глупости. Мевен, не Альдо.
– Сбесился? – Если б не гимнеты у двери, вдовица схватила бы внука за шкирку. – Айнсмеллер – кошки с ним, но друзьями не швыряются!
– Удо не друг, – Альдо, надо отдать ему справедливость, говорил тихо, – и никогда им не был. Он, к твоему сведению, еще и Суза-Муза. Это он нас выставил Леворукий знает кем.
– Сам ты себя выставил, Суза-Муза тебе только зеркало под нос сунул. Любуйся, голубчик! – Только бы не заорать! Только бы не заорать в голос. – И молодец, что сунул, иначе тебя не пропрешь. Глухарь на токовище и то больше соображает!
– Ваше высокопреосвященство, – Альдо предпочел повернуться к кардиналу, – мы сказали, вы слышали. Гимнеты вас проводят, а нас ждет Совет.
– Никуда ты не уйдешь, – возвестила Матильда, заступая дорогу. Проклятые юбки пришлись как нельзя кстати: обойти заполонившую проход копну было невозможно.
– Ее высочество права, – слегка наклонил голову Левий, заходя во фланг. – Разговор не кончен. Вы обвиняете графа Гонта в покушении на жизнь герцога Эпинэ и в том, что он использовал имя Сузы-Музы, но обвинения не есть доказательства. Я настаиваю на разговоре с обвиняемым.
– Нет, – огрызнулся внук. – Это наше дело.
– Да, – вздернул подбородок его высокопреосвященство. – Власть духовная превыше власти светской, отрицающий это есть еретик, подлежащий отлучению от церкви. Слуги Создателя возносят ввысь верных и праведных, и они же низвергают возгордившихся. Твоей власти, Альдо Ракан, нет и декады, она слаба и слепа, как новорожденный щенок. И ты слеп и слаб.
– Это вы слепы, – сжал кулаки Альдо. – Раканы вернулись навсегда по праву крови. Я рожден анаксом, мне не нужны ваши советы.
– Что ж, – теперь Левий был сама кротость, – в таком случае я покидаю этот город. Непогрешим лишь Эсперадор, а я всего лишь кардинал. Я ошибся, возложив корону на голову еретика и безумца, и готов нести ответ за свою ошибку.
– Хватит дурить! – прошипела алатка, напрочь позабыв, где она и кто перед ней. Как ни странно, это помогло – внук глубоко вздохнул и улыбнулся. Виновато, как в детстве.
– Ваше высокопреосвященство, простите меня. Когда человеку веришь как себе, а он предает… Я слишком верил Удо, мы все верили… Его бы никогда не поймали, если б не случайность. Борна застигли за составлением очередного письма Сузы-Музы.
Левий провел большим пальцем по эмалевым крылышкам:
– Я не вижу связи между нападением на Эпинэ и играми графа Медузы.
– Она есть, – скривился Альдо. – Удо сговорился с «висельниками», Робера спасло только чудо и уменье. Он – лучший из известных мне фехтовальщиков.
– Хватит зубы заговаривать, – не выдержала Матильда. – Может, Удо дурака и валял, но Робера он не трогал!
– Постойте, ваше высочество. – Левий просил, как приказывал. – Я хочу знать, на чем держится обвинение.
– Да ни на чем оно не держится, – отмахнулась Матильда, – вранье и есть вранье.
– Ваше высокопреосвященство. – Глаза Альдо сверкали, но он сдерживался. – Ричард пришел к Гонту не просто так. У него были причины.
– Нашли, кого послать, – хмыкнула принцесса. – Щенка безмозглого!
– Ты не веришь, потому что не хочешь. – Теперь Альдо говорил с ней и только с ней. – Я тебе завидую, ты это можешь, я нет.
– Я не верю, я знаю. Удо на подлость не способен.
– Постарайся представить, – рука Альдо сжала ее пальцы, – что отравить нас пытался Удо. Ты готова простить и это?
– Готова. – До разоренных могил, Айнсмеллера, Доры не простила бы, а сейчас… Если б их с Альдо угробили еще в Агарисе, сколько б жизней уцелело!
– Будь по-твоему, – вздохнул внук, – ничего твоему Удо не будет, но в моей стране ему делать нечего. Лошадь, деньги и провожатых до границы мерзавец получит, и до свиданья! Вернется – пусть пеняет на себя.
Глава 5. Талигойя. Ракана (б. Оллария). 400 год К. С. 4-й день Зимних Скал
1
Ликтор умело сворачивал бумаги и по одной передавал Мевену. Гимнет-капитан складывал подписанные королем свитки в окованный бронзой сундук, которому предстояло быть запечатанным обоими гимнет-капитанами, геренцием и цивильным комендантом. После поимки Медузы Дик полагал предосторожности излишними, но Альдо был обеспокоен больше, чем хотел показать. История с Удо и Салиганом показала, что ни дворец, ни посольская палата не являются безопасным местом.
– Печать наложена, – доложил Мевен.
– Печать наложена. – На Дэвида Рокслея смотреть было страшно, но от отпуска он отказался. Дик теперь уже графа понимал: служба отвлекала от мыслей о погибшем брате и собственном бессилии исправить уже случившееся.
– Печать наложена, – новый геренций напоминал подслеповатого хомяка, но сюзерен был им доволен. В чем в чем, а в документах барсинский ординар разбирался.
Геренций обеими руками поднял книгу-реестр и водрузил на подставку. Пора! Ричард поднялся, стараясь не глядеть по сторонам. Он еще не привык, что в его честь ударяют в пол древками алебард, хоть это и льстило самолюбию. «Золото, меч, закон и этикет суть четыре камня, на которых стоит государство». Так писал Теотан Уэртский, над трудами которого сюзерен дневал и ночевал.
«Хомяк» раскрыл свой фолиант на нужной странице и с поклоном отступил. Еще вчера Дикон не глядя приложил бы печать, но Медуза-Борн научил не доверять никому, кроме сюзерена и себя. Ричард пробежал глазами опись разобранных дел – все было в порядке. Перо легко скользнуло по бумаге, оставив влажный черный след. Затем пришла очередь сундука.
– Печать наложена. – Юноша отнял перстень, оставив на белом королевском воске надорского вепря. – Да исполнится воля государя!
– Совет окончен, – устало объявил Альдо. – Мы отпускаем геренция и ординаров.
Повелитель бумаг поклонился и захлопнул книгу, двое гимнетов подхватили вместилище документов за бронзовые ручки, еще двое распахнули двери, пропуская носильщиков. Геренций и ликторы вышли следом, за ними потянулись ординары во главе с косым Краклом. Скамьи стремительно пустели – как же мало осталось в Талиге древней крови! Его величество сжал подлокотники:
– Эории Талига, мы должны сообщить вам весть, которая нас огорчила. Граф Гонт оказался недостоин своего титула и своих предков. Он был застигнут на месте преступления, его вина полностью доказана.
Преступник подлежит суду и казни, однако мы не можем забыть о былой верности Гонтов и о том, что Удо Борн оказал нам и Талигойе неоценимую услугу, разыскав раненного в бою с войсками узурпатора герцога Окделла. Учитывая ходатайство его высокопреосвященства Левия и ее высочества Матильды Алатской, мы оставляем Удо Борну жизнь, но приговариваем его к пожизненному изгнанию с лишением титула и дарованной нами собственности.
Удо Борн сегодня же навсегда покинет Талигойю, и ни он сам, ни его потомство не пересекут границу под страхом немедленной смерти. Мы же во имя чести эориев велим по возможности избегать
