Дэниел, словно почувствовал, как Джонатан сомневается. – Я, конечно же, не знаю точно, как он выглядел, но его схожесть с…
– Достаточно, – отрезала Ариадна.
Сердце Джонатана пропустило удар. Он, будучи искателем, был готов ко многому: встрече с разъярёнными ноктисами, битве с тёмными созданиями или разговору с призраками давно отошедших в иной мир, но то, что королева Ариадна позволила себе проронить слезу, сидя на собрании… К этому Орден не готовил.
Джонатан знал, что Ариадна, как и все, ненавидела Третьего. Она говорила, что принимала его у себя, как дорогого гостя, но в итоге он убил «её девочку». Ариадна никогда не называла имени и не уточняла, была ли эта «девочка» её родной дочерью или нет, но все и без лишних слов знали, о ком идёт речь. Знали, кого Третий погубил прежде, чем началось Вторжение тёмных созданий.
– Вы хорошо потрудились, мальчики, – нарушил тишину Рогге. Он повернулся, одарил их натянутой улыбкой и, слегка приподняв брови, добавил: – Вы можете отдохнуть.
Дэниел вышел, не сказав ни слова. Джонатан добавил о присутствии в особняке нескольких ноктисов, после чего отправился вслед за братом. Тот едва не мчался по коридору, будто зал собрания был зоной с радиоактивным излучением, и без того навредившей ему. Джонатан смог догнать его лишь у читального зала, где, сгрудившись в небольшие группы по четыре-пять человек, сидели дети. Джонатан узнал некоторых из них, даже помахал отвлекшейся от занятия сводной сестре Августа, после чего переключился на брата. Тот, не пожалев несчастного кресла, с грязной обувью забрался на него и сел, спрятав голову в коленях.
– Дэнни?
Джонатан осторожно приблизился. Он видел последствия столкновения некоторых искателей с тёмными созданиями и знал, что следует быть аккуратным. Несмотря на то, что и в искателях текла кровь первых, они не были защищены от тёмной магии так, как пришедшие из Сигрида. Это, конечно же, не случалось каждые два дня, но искатели чаще сходили с ума, чаще становились марионетками в когтях тёмных созданий, их кровь проливалась на осквернённой хаосом земле чаще крови других.
– Дэнни, посмотри на меня.
Дэниел не любил, когда его так называли, мол, слишком уж глупое имя для девятнадцатилетнего искателя, сдавшего все экзамены и успешно завершившего более пяти поисков подряд. Но Джонатан умел произносить имя брата так, как никто другой: в пять букв он вкладывал больше смысла, чем смог бы уложить в десятистраничный отчёт. «Я рядом, ты можешь мне обо всём рассказать, я твой брат», – и ещё кучу всего, крывшегося за пятью простыми буквами.
Но Дэниел не отреагировал, как обычно. Он не фыркнул и не попытался смешно исказить имя Джонатана. Он поднял голову, посмотрел на брата и поджал губы. В уголках его глаз стояли слёзы.
– Дэниел, – серьёзно сказал Джонатан, – поговори со мной. Что ты видел?
– Перевёртыша, – выдавил Дэниел. – Я видел, как перевёртыш стал Третьим.
– Он сгинул, – быстро проговорил Джонатан: он заметил, с какой силой брат вцепился в собственные волосы. – Его больше нет, Дэнни.
– Но остался перевёртыш!
– Что?
Джонатан не понимал: как какой-то перевёртыш может идти вровень с самим Третьим?
– Он сказал, что Третий вернётся, – пробормотал Дэниел, дёрнув себя за волосы. – Он меня облики и говорил, что это обязательно произойдёт. Он проник в мой разум и…
– Перевёртыши не могут проникать в разум, – возразил Джонатан, нахмурившись. – Они могут менять облик. Не более.
– Но этот… Этот умел. Клянусь тебе, Джон, я… Я видел их всех.
– Кого?
– Сальваторов.
– Они ещё не избраны, – он попытался аккуратно убрать ладонь брата с головы, но Дэниел, резко дёрнувшись, помешал ему. Он оттолкнул брата и, вцепившись в свои плечи, принялся что-то бормотать себе под нос, пока не закричал:
– Лабиринт пришёл в движение! Цитадель пробудилась!
Сидевшая к ним ближе всего группа детей обернулась. Учитель, которого Джонатан, стоит признаться, не узнал, выжидающе посмотрел на них. Джонатан выдавил извиняющуюся улыбку и перевёл взгляд на брата – тот сполз на пол и, обхватив себя руками, продолжал бормотать что-то несвязное.
– Дэнни, пойдём домой, – приблизившись к нему, тихо сказал Джонатан. – Расскажем то, что ты видел, отцу. Он что-нибудь придумает.
– Я не хочу, – жалобно выдавил Дэниел, подняв взгляд на брата – взгляд, вбиравший в себя безумие, отчаяние, ненависть ко всему сущему и страх, какого Джонатан в жизни не видел. – Я хочу забыть то, что видел. Я хочу предаться Забвению.
***
Полученная после стычки с ноктисами рана на правом предплечье ныла. Стоило Джонатану оставить племянника, как он почувствовал, что кожа вокруг раны горит. Придя в ванную комнату, закатав рукав рубашки и слегка отогнув край повязки, он не обнаружил ничего нового – след от клыков ноктиса, всеми силами хотевшего полакомиться его рукой. Джонатан лишь второй день ходил с повязкой, но всё же считал, что след уже должен был затягиваться. В целительных свойствах изготавливаемых Марселин снадобий сомневался разве что сумасшедший, но Джонатан всё равно не понимал, как такое возможно. Ему обещали, что на первый день уйдёт боль, на второй – сама рана, на третий – оставшийся после неё след.
Однако Джонатан, спрятавшийся от племянников в ванной, лицезрел не самую приятную картину. Не могла же Марселин с чем-то напортачить, верно? Она уже столько лет занимается этим. Ни один другой маг не знает о врачевании столько, сколько знает Марселин. Не доверять ей или думать, что она хочет свести его в могилу, а не вылечить, глупо. Марселин никогда бы…
«А что, если…»
Джонатан прогнал мысль, даже не дав ей до конца сформироваться. Нет, он не должен сомневаться ни в одном из своих товарищей. Только не сейчас, когда открывшаяся в Берлине брешь грозится поглотить Бранденбургские ворота. У Джонатана и без бреши было слишком много проблем. Нельзя отвлекаться на беспочвенные подозрения.
Джонатан аккуратно вернул повязку на место, закатал рукав рубашки и поправил её, надеясь, что из-под неё не видно повязку. Он быстро умылся и, несколько раз отрепетировав радостную улыбку перед зеркалом, вышел из ванной.
И оказался напротив двери своего кабинета.
«Чёрт бы побрал Шераю!»
Черти не любят, когда их упоминают, но Джонатан не придумал ничего лучше. Он, скрипнув зубами, вошёл в свой кабинет.
– Выглядишь напряжённым, – заметила Шерая, расположившаяся за его столом. Выглядела она, как и всегда, безупречно: в отглаженной белой рубашке и юбке-карандаше, хотя Джонатан решительно не понимал, чем женщину так привлекал этот фасон. Несмотря на идеальный собранный хвост белокурых волос и позу, которая, наверное, у Шераи считалась расслабленной, Джонатан видел, что она напряжена не меньше него: залегшая между бровей складка лишь тому подтверждение.
– Я бы попросил тебя не практиковать пространственную магию в моём доме, – сказал Джонатан, спиной прислонившись к
