у окна. Вдалеке над горами Рюкграт висела растущая луна, и ее свет мерцал и переливался на гладкой, как черное зеркало, поверхности озера.
Серильда устроилась на одном из мягких стульев за столом и взяла вишенку. Спелая ягода лопнула у нее во рту. Сладкая и чуть-чуть кисловатая. Она не знала, как подобает настоящей королеве поступать с косточкой, поэтому просто выплюнула ее в руку и бросила в пустой бокал, а потом взяла еще одну вишню.
И третью.
Она подумала о том, что, по мнению всех остальных в этом замке, происходит сейчас в этих покоях, и ей захотелось рассмеяться. Если бы они только видели, как их король, якобы влюбленный по уши, проводит большую часть вечеров, совершенно не обращая внимания на предмет своих мечтаний.
Затем она подумала о Злате и о том, как он представляет, что происходит здесь, и как это, скорее всего, разрывает ему сердце, и быстро опомнилась.
– Как поживает мой потомок?
Серильда вскинула голову. Король по-прежнему стоял отвернувшись, его густые иссиня-черные волосы рассыпались по спине.
Нет никакого твоего потомка, хотелось ей сказать. Это дитя не твое. И никогда твоим не будет.
Вместо этого она прижала руку к животу.
– Пока я не чувствую ничего особенного. Говоря по чести, я уже начинаю спрашивать себя, из-за чего вся эта суматоха, – сказала она беззаботно, скрывая настоящее беспокойство, которое так и бурлило внутри нее. – Разве что все время хочется есть, но в этом нет ничего нового.
Серильда схватила нектарин и вгрызлась в него. Когда сок потек по подбородку, она небрежно вытерла его рукавом и продолжала есть, не обращая внимания на неодобрительные взгляды короля.
Если Эрлкинг хотел королеву, обученную придворному этикету, ему не повезло с выбором.
– В замке есть повитуха? – спросила Серильда. – Может быть, среди призраков? Наверняка у предыдущей королевской семьи она имелась. У меня так много вопросов. Хотелось бы с кем-то все это обсудить.
– Повитуха, – повторил Эрлкинг несколько растерянно, и Серильда ясно поняла, что такая мысль даже не приходила ему в голову. – Я узнаю.
Серильда слизнула каплю сока с запястья, пока та не доползла до ее рукава.
Схватив со стола салфетку, король бросил ее девушке.
– Не забывай о манерах. Тебе предстоит стать королевой и моей женой.
– Это вы так решили, не я, – не обращая внимания на салфетку, она откусила еще кусок нектарина. Покончив с ним, она с хитрой улыбкой бросила косточку в бокал, где уже лежали вишневые. А потом подолом пышной бархатной юбки вытерла липкие от сока пальцы, один за другим. – Но, если вас что-то во мне смущает, еще не поздно передумать.
Лицо Эрлкинга стало ледяным – большое достижение, если учесть, что его и обычно отличала холодность.
– По крайней мере, мне не придется терпеть тебя долго. Шесть месяцев пролетят быстро, в одно мгновение.
От этого намека Серильде стало не по себе. Разве трудно хотя бы попытаться скрыть свое намерение убить ее, как только она выполнит свое предназначение?
Чтобы позлить Эрлкинга, она отломила кусок сыра побольше и сунула в рот, прекрасно зная, что это любимый сорт короля. Не прожевав, она заговорила с набитым ртом:
– А что, после брачной церемонии мы будем жить вместе в ваших покоях?
– Ни в коем случае, – усмехнулся король. – Все будет продолжаться так же, как сейчас, пока мы не объявим о вашей беременности. Незачем что-то менять.
Серильда выдохнула. Уже несколько недель она думала об этом и боялась спросить. Теперь у нее даже голова закружилась от облегчения, что ей не придется спать здесь, с ним. Они и дальше будут просто притворяться.
Пока что с этим она справлялась.
Сколько времени она уже здесь? Серильда взглянула на часы. Не прошло и десяти минут. А казалось, как будто сто лет.
– Я думаю, не стоит ли перенести свадебную церемонию на Луну Влюбленных? – продолжал король. – Выбирая солнцестояние, я подумал, что в этом есть своя поэзия, но, судя по всему, моей невесте не терпится.
– То, что я чувствую, – это не нетерпение.
– Разве ты не мечтала быть летней невестой?
Она фыркнула.
– Какая же я летняя невеста? Я – летняя жертва.
Эрлкинг рассмеялся. Такой редкий звук, и, слыша его, Серильда каждый раз, сама того не желая, чувствовала укол удовлетворения.
Самое грустное, что говорила-то она серьезно.
Их ждала вовсе не свадьба. Это должно было стать ритуальным жертвоприношением, с ней в роли ягненка на заклание. Когда придет время, король убьет ее и заберет ее дитя, которое Серильда непонятно почему уже страстно любила, так сильно, как никого и никогда раньше.
Серильда потерла пальцами шрам на запястье. По правде говоря, жертва уже была принесена, в тот самый миг, когда Эрлкинг пронзил ее руку стрелой с золотым наконечником и наложил заклятие на ее душу, отделив дух от смертной оболочки и привязав его к этому замку с привидениями, заточив Серильду в плен здесь, на темной стороне завесы.
Она видела свое тело, распростертое на полу тронного зала, дышавшее, но безжизненное. Серильда не до конца понимала эту магию. Она больше не чувствовала ни своего пульса, ни ровного биения сердца. Ей не нужно было дышать, хоть она и продолжала это делать, по привычке или себе в утешение.
А еще этот нерожденный ребенок. Она могла только надеяться, что с ним все в порядке. Никаких признаков беременности она не чувствовала – ни приступов тошноты, ни болей в спине и щиколотках, на которые, как она помнила, жаловались женщины в Мерхенфельде. Она даже не знала, был ли ребенок сейчас буквально у нее внутри или же рос в ее бездыханном, похожем на труп теле, спрятанном в этом замке.
Приходилось просто верить, что Эрлкинг не причинит вреда ребенку, учитывая его великие планы насчет будущего наследника, но до чего же Серильде на нравилось полагаться на его милость.
Наконец, оторвавшись от окна, Эрлкинг потянулся к своему бокалу. Он заколебался, поднял на нее глаза.
– Что? – спросила она. – Я не подсыпала туда яда. – И ахнула вдруг: – Хотя в следующий раз стоит попробовать.
– Если решишься, предлагаю использовать аконит. Я всегда находил его послевкусие чуть сладковатым и весьма недурным. – Король поднял бокал и, не отрывая от нее изучающего взгляда, сделал глоток. Опустив стакан, он заговорил снова: – Если не ошибаюсь, ты считаешь себя рассказчицей.
Серильда выпрямилась, резко почувствовав себя уязвимой из-за того, что король сумел приметить эту тихую, скрытую часть нее.
– Меня называли и хуже.
– Тогда расскажи мне историю.
Серильда нахмурилась.
– Нет настроения. И не пытайтесь мне
