Он увидел, как, приминая траву, приближаются к нему заляпанные грязью сапоги Свиста.
– Ну что, Левушка, – ухмыльнулся вор, – побаловал, и хватит. Теперь я банкую, понял, фрей?
Свист опустился на корточки, ухватил его за волосы.
– Не желаешь извиниться, голубок? Если вылижешь мне сапоги, я, может, и прощу тебя.
– Пошел ты в жопу, петух гамбурский, – прохрипел Гумилев. – Сам себе сапоги вылизывай.
– Вижу, – сказал Свист задумчиво, – извиняться ты не желаешь.
Он дернул голову Гумилева вверх и с силой опустил ее лицом в землю. Лев почувствовал, как рот наполняется кровью.
– Эй, Штырь, – позвал Свист, – что встал, как хрен на целку? Иди сюда, подмогнешь…
«У меня есть последний шанс, – подумал Гумилев, – снова превратиться в берсерка, как тогда, в Крестах. Скинуть с себя эту тушу, вцепиться в горло Свисту… Но как войти в это состояние? Я не сумею сделать это специально…»
– Что здесь происходит? – прогремел над ним чей-то металлический голос. – Совсем страх потеряли, урки поганые?
Хватка, сковывавшая руки Гумилева, ослабла.
– Ну, зачем же так, гражданин начальник, – разочарованно проговорил Свист. – Мы тут занимаемся гимнастикой на свежем воздухе. Никаких безобразиев не допускаем. Правда, Левушка?
– Взять их, – скомандовал голос. Лязгнули затворы винтовок. Никогда еще этот звук не казался Гумилеву таким прекрасным.
– Эй-эй, – запротестовал Свист, – зачем эти излишества? Я и так прекрасно знаю…
Он не договорил. Послышался хлесткий удар и вслед за ним – протяжный стон.
– Звери! – взвизгнул Свист. – Прикладом по почкам! Суки позорные!
Еще один удар – как будто камень шлепнулся в кадушку с тестом. Туша, навалившаяся на Гумилева, вдруг проворно вскочила на ноги, больно наступив при этом ему на лодыжку.
– Заключенный Гумилев, – прогрохотал жестяной голос, – встать!
Лев поднялся, отряхнул робу. Перед ним стоял замначальника Особого отдела Норильсклага майор Федун – невысокий, чрезвычайно широкоплечий лысый мужчина лет пятидесяти. Вместе с Федуном во дворе находилась дюжина солдат караульной роты, державшая под прицелом Свиста и его подручных. Подручных было трое – кроме уже известных Гумилеву блатных, присутствовал еще и здоровенный мужик с вытянутым и словно бы вдавленным лицом и длинными, как у орангутанга, руками. Судя по всему, это и был сидевший до поры до времени в засаде Рыло.
– Заключенный Гумилев, – сказал майор Федун. – У тебя есть пять минут, чтобы привести себя в порядок и явиться в Особый отдел. С тобой хотят поговорить.
«Что ж за день сегодня такой, – подумал Гумилев. – Всем не терпится со мною поговорить…»
– Спасибо, товарищ майор, – сказал он искренне. – Уже иду.
– Левушка! – крикнул ему вслед Свист. – Мы еще встретимся, ты жди!
– Заткните этого придурка, – велел Федун. – Потом всех в наручники и в карцер.
…Но все растет беда, ее не проиграли
Ни мы и ни они, нигде и никогда.
Вот разбудил затвор упругим треском стали
Ее глухих богов, и все растет беда[19].
Нога болела по-прежнему.
Он плескался в умывальной, стирая с лица кровь и грязь, когда в дверном проеме вырос Томаш.
– Живой, друг? – спросил чех.
– Как видишь. Спасибо за бритву, она пригодилась.
Томаш махнул рукой.
– А, пустяки! Лучше скажи спасибо, что я шепнул о твоем деле ребятам. Так что когда Федун стал тебя разыскивать, ему сразу сказали, что ты бьешься с блатными за литейным.
– А зачем я ему понадобился?
Томаш сделал загадочное лицо.
– Говорят, там прилетел какой-то офицер НКВД из Москвы. Спецрейсом.
– И причем же тут я?
– Не знаю. Но как только он прилетел, Федун побежал тебя искать. Так что выглядеть тебе нужно получше. Может, побреешься?
– Хватит с меня бритв. По крайней мере, на сегодня. Лучше одолжи свои сапоги.
В кабинете Федуна, куда его пустили сразу же и без лишних вопросов, навстречу Гумилеву поднялся высокий, коротко стриженный блондин с перебитым носом.
– Капитан НКВД Шибанов, – представился он, не дожидаясь, пока ЗК Гумилев доложит о себе по всем правилам. – Присаживайтесь, Лев Николаевич.
Лев присел. Нога болела уже почти невыносимо.
– Я прибыл из Москвы, чтобы задать вам один-единственный вопрос, – сказал капитан. – От этого вопроса, однако, зависит очень многое. В частности, ваша дальнейшая судьба.
– Слушаю вас, – коротко ответил Гумилев.
– В 1934 году вы работали в археологической экспедиции в Восточном Туркестане.
Капитан сделал паузу, и Гумилев молча кивнул.
– Во время этой экспедиции вы находили что-нибудь… необычное? Какие-либо предметы, обладающие уникальными свойствами?
Лев внимательно посмотрел на капитана. Тот казался чрезвычайно взволнованным, как будто от ответа ЗК Гумилева действительно что-то зависело.
– Да, – ответил Гумилев. – Находил.
– Что это было? – теперь в глазах капитана блестел настоящий азарт охотника.
– Ну, сначала я нашел башню, построенную, видимо, древними солнцепоклонниками, а около нее – колодец, в котором горел природный газ. На крыше башни я обнаружил труп офицера, скорее всего, англичанина, а при нем – карту, которую, к сожалению, так и не смог расшифровать.
– А еще? – нетерпеливо спросил Шибанов. – Что-нибудь еще?
– Еще, – медленно сказал Лев, – я нашел фигурку попугая, сделанную из какого-то серебристого металла. И эта фигурка действительно была очень необычной. Но вам, я полагаю, это и так должно быть хорошо известно.
Капитан удивленно поднял брови.
– Это еще почему?
– Хотя бы потому, что и фигурка, и карта были изъяты у меня при моем втором аресте весной 1935 года органами НКВД.
– Что?
– Я думал, это есть в материалах дела, – пожал плечами Гумилев. – С тех пор я никогда больше не видел серебряного попугая. Боюсь, что ничем не смогу вам помочь.
Капитан сплел пальцы в замок и хрустнул суставами.
– Вы ошибаетесь, Лев Николаевич. Я уполномочен предложить вам кое-что необычное.
«Нога, – подумал Гумилев. – Вот почему она так болит…»
– Я ничем не смогу вам помочь, – повторил он упрямо. – Сексотом я быть не намерен, как еще можно использовать меня для нужд вашей организации – не представляю…
– Да послушайте вы, наконец! – прикрикнул Шибанов. – Сексотов хватает без вас, тоже мне, нашли необычное предложение… Речь идет о том, чтобы послужить Родине.
– Я и так ей служу, – буркнул Гумилев. – Работаю в медно-никелевой шахте.
– Лев Николаевич, – перебил его капитан. – Я предлагаю вам свободу.
Гумилеву показалось, что он ослышался.
– Что вы сказали?