Тишина вокруг него сделалась нехорошей.
* * *
Из-за холма, покрытого кустарником, за Траванкором пристально наблюдали всадники. Их было немного, человек десять. Много и не понадобится для того, чтобы захватить воина подлым обманом. Морды их лошадей были завязаны тряпками, чтобы кони не выдали засаду ржанием, копыта обмотаны войлочной тканью.
Дигам жадно покусывал губы, наблюдая за Траванкором. Скоро убийца Шраддхи окажется в его руках!
Звездочет не солгал: сын раджи Авенира действительно явился к священному дереву один. О чем он так долго разговаривает с высохшим деревом? Почему то поднимает голову к небу, то роняет ее на грудь, словно в бессилии? Не жрец же он! Да нет, если бы Траванкор умел по-настоящему разговаривать с богами, звездочет предупредил бы…
Но о чем же он беседует и с кем? Как долго ждать!
Наконец Траванкор повернул коня и двинулся обратно. Пора!
Едва лишь Траванкор въехал в кустарник, навстречу ему вылетело невесомое облачко — сеть, вытканная из конского волоса. Она опутала его плечи и голову, сдернула с седла. Мгновенно выскочили из засады чужие воины, набросились на запутавшегося в сети пленника.
Быстро, ловко скрутили ему за спиной руки, набросили на плечи аркан, связали ноги. Задыхающегося от гнева, перебросили через спину лошади. Наградили вдобавок десятком тумаков.
Траванкор молчал. «Когда все откроется, ты будешь очень несчастен».
Но это было лишь началом испытания. Траванкор перебирал в памяти лица тех, кто слышал о его намерении отправиться к священному дереву в одиночку, без сопровождения. Слишком много набралось этих лиц. Честных, открытых. Эти люди были с ним с самого начала. Невыносимо само предположение о том, что один из них мог оказаться предателем.
И вдруг в памяти Траванкора мелькнуло еще одно лицо. Человек, на которого он редко обращал внимание. С которым почти никогда не разговаривал. Он всегда поблизости и как правило незаметен.
Звездочет.
Быстрая усмешка пробежала по лицу Траванкора. Сделанного не воротишь: что толку теперь знать имя предателя, коль скоро удар, нанесенный исподтишка, достиг цели!
Траванкор замкнулся в себе. Что бы теперь ни сделали с ним его недруги, он постарается сохранить достоинство. Готовность умереть нередко спасает человеку жизнь.
До ставки Аурангзеба скакали быстро. Дигам все время погонял коня, торопил своих людей. Ему не терпелось бросить убийцу Шраддхи к ногам повелителя, потребовать пролить кровь в отмщение за кровь брата. Для Дигама Шраддха был не просто старшим братом — он был образцом воина. Все на свете Шраддха делал лучше, чем другие: и сражался, и играл в шахматы. И вот пал от руки безвестного найденыша, который оказался сыном раджи Авенира…
И мнилось Дигаму, что Чачака так и не простила ему этого. Младший остался жив, а старший, совершенный воин, — погиб. И младший так и не сумел отомстить…
Свою мать, повелевавшую целой армией женщин, наложниц Шраддхи, рабынь, прислужниц, Дигам чтил и страшился. Ее даже сам Шраддха, как иной раз Дигаму казалось, боялся прогневать. Что ж, это справедливо. Та, что дала им жизнь, породила истинных воинов, — стало быть, часть воинского духа хранила она в своей женской душе, сумела выпестовать его и передать отпрыскам. Такая мать заслуживает глубокого почтения.
Дигам ликовал. Он въезжал в становище со своим плененным врагом. И не думалось ему сейчас о том, что взял он Траванкора в плен обманом, воспользовавшись услугами предателя, что не в честном бою одолел его, а поймал, как дикого зверя, к которому опасно подходить вплотную, даже и с оружием.
— Мы поймали его! — кричали воины Дигама. — Мы схватили Траванкора!
Со всех концов становища навстречу воинам брызнули мальчишки — полюбоваться на страшного Траванкора, воина из пророчества, о котором уже ходили разные легенды. Люди выходили из домов, побросав все дела. Каков он, сын раджи Авенира? Каков он, убийца Шраддхи? Правда ли, что в полтора человеческих роста, с широченными плечами, с руками как у иных воинов ноги, с ногами — как у иных туловище? Правда ли, что клыки у него?
Глупые байки, которыми застращали глупых детей! Самый обычный парень. Хорош собой и сложен хорошо, да ведь попался же в плен — и теперь сидит смирно. Обыкновенный…
Руки-ноги связаны, усажен спиной к голове коня. Глядит устало. И с виду как будто спокоен. Хорошо держится.
Кто-то выкрикивает ему угрозы, большинство просто глазеет, мальчишки кривляются, а одна или две девушки коварно пустили ему вслед улыбки — точно смертоносные стрелы, да только ни одна, кажется, не поразила цели.
Старая Чачака затянулась трубкой, посипела, выпустила кольцо табачного дыма. Ей нет надобности вставать и идти смотреть на происходящее.
Ей все расскажут.
Она закрыла глаза, подставила солнцу сморщенные веки. Как давно это было! Как далеко ушли те годы, когда и она бегала по городу, спрашивала о новостях, смеялась и сплетничала! А потом потянулись годы, и сыновья рождались один за другим, и росли у нее на глазах,/ мужали… И вот дожила она до тех лет, когда начали они погибать, один за другим. И вот уже старший, которым гордилась больше всего, ушел от нее.
Боль за Шраддху жгла ее сердце, жгла постоянно. Никому не могла Чачака открыть своих чувств, потому что никто бы не понял. Женщины рождают много воинов, и многие воины погибают… Но только раз в столетие появляется такой, как Шраддха. И что должна чувствовать мать, пережив сына?
Боль. Ничего, кроме боли.
Она подождет.
Траванкора повезли ко дворцу, перед которым вился разрисованный драконами черно-голубой флаг. Логовище дракона — так воспринял Траванкор это место. И внутри его ожидало чудовище, и теперь для воина главное — не испугаться.
Драконы любят говорить загадками. Драконы любят испытывать людей. И тех, кто не пройдет испытание, драконы убивают. Коварны, красивы, богаты, не имеют чувств.
Таким и предстал Аурангзеб пленнику. Смуглое, покрытое красивым загаром лицо в рассеянном свете, проникавшем в шатер, казалось золотым. И блики от богато расшитого одеяния бегали в глазах Аурангзеба, когда он поглядел на вошедших.
А рядом с золотым идолом — дочь дракона, юная гибкая красавица. Сходство с чудовищем так и бросается в глаза; но те черты, что у Аурангзеба застыли, у девушки выглядят живыми, подвижными. Большой рот улыбается, большие глаза следят за пленником с любопытством, и веселый смех готов вспыхнуть в них.
Хороша, взгляда не отвести! Да только для пленника она — такое же опасное чудище, как и ее отец.
Аурангзеб медленно повернул голову. Уставился на крепкого, хорошо сложенного юношу. Долго рассматривал его, словно пришивался. И странное подобие одобрения мелькнуло вдруг на неподвижном лице. Владыка Калимегдана смотрел на свою судьбу, представшую перед ним въяве. Двадцать лет ожидал он этого мгновения и теперь желал насладиться им полной мере.
